– Энджэль, милая...
– сбивчиво и в большом волнении, заговорила мать.

– Я сам!
– резко перебил ее незнакомец.
– Оставьте нас.

От его грубого приказного тона я пришла в полное замешательство и изнутри начал подниматься неосознанный страх. Еще никто в нашем доме не позволял себе так разговаривать с хозяевами, даже арендодатель, ежемесячно приходивший за платой за дом. И кто же этот незнакомец, ведущий себя столь уверенно и грубо? И какое я к этому имею отношение? Мысли метались в голове как испуганные бабочки, я пыталась припомнить, что же могла натворить, что мной заинтересовался этот тип.

Мать судорожно вздохнула, но возражать не решилась, лишь приобняла меня за плечи в знак поддержки, и, с тоской посмотрев на незнакомца, вышла за дверь. Это удивило и напугало меня еще больше.

Я стояла молча, не шевелясь, глядя в ледяную бездну глаз незнакомца. Он так же молча разглядывал меня. Когда страх перед неизвестностью уже готов был вырваться требованием объяснить мне, наконец, что происходит, он спокойно, по-хозяйски уселся на стул и заговорил:

– Ты гораздо меньше, чем я ожидал. И тощая. Видно, зря я высылал деньги на твое воспитание и еду. Эти люди не заслуживают доверия, я должен был сразу это понять.

Для меня тут же все стало на свои места. Я поняла, почему черты лица незнакомца мне кажутся смутно знакомыми. У меня похожий разрез глаз, только цвет у них не стальной, как у него, а медовый. И у него такие же искорки, только не золотистые, а словно льдинки в лунном свете. Передо мной стоял мой родной брат Тирон, когда-то давно, пятнадцать лет назад, оставивший меня в этом доме. Мать рассказывала о нем как о худощавом подростке, со взглядом волчонка, а сейчас стоял высокий, широкоплечий мужчина с гордой осанкой и взглядом лютого волка.

Первой реакцией на такое неожиданное открытие, несмотря на холодное приветствие, было вскинуться радостным восклицанием, рассказать ему о вспомнившихся надеждах на нашу возможную встречу. Спросить, скучал ли он по мне так же, как я.

Но слова, готовые сорваться с языка, буквально застывали, реальность никак не вписывалась в детские мечты. Если раньше я чувствовала равнодушие отца, любовь мамы, пренебрежение Мартина или зависть Брайди, то сейчас я понимала, что этот человек неприкрыто ненавидит меня, причем искренне и от всего сердца. Это открытие стало настоящим ударом для меня, полностью разрушая все, на что я могла пусть и в мыслях и очень скромно, но надеяться. Нехорошее предчувствие заставило меня нервно поежиться, а вместо ожидаемой радости возникло непреодолимое желание сбежать в лес и забыть об этой встрече.

А он все смотрел и смотрел на меня тяжелым взглядом, явно обдумывая какую-то мысль. И я готова была поклясться, что ничего хорошего для меня он в конце концов не скажет. Жаль, но я не ошиблась.

– Я приехал, чтобы забрать тебя отсюда, - произнес он, наконец, таким тоном, будто сам себя заставлял через силу, выговорить эти слова.
– Это не доставляет мне радости, я долго откладывал это решение, но пришло время тебе узнать, кто ты и в чем твое предназначение. Мне придется терпеть твое общество, как и сам факт твоего существования, но ты принесешь ту пользу, на которую я рассчитываю, хочешь ты того или нет. Собирайся, у нас мало времени.

Я отказывалась верить в то, что услышала. Как такое вообще возможно? Но, несмотря на прямой приказ, я застыла на месте соляным столбом, не в силах пошевелиться или произнести хоть слово. В голове мелькали сотни вопросов, которые нужно было задать, но единственная мысль вытесняла все остальное: меня хочет увезти из ставшей мне родной семьи какой-то чужой человек, к тому же, явно недобро настроенный. Разве он имеет на это право? Здесь мой дом, мой лес, школа и нормальная жизнь, я часть этого общества, хоть оно и не признает меня. Мне стал по-настоящему страшно и одиноко, как еще никогда в жизни. А незнакомец тем временем молча вышел во двор, даже не посмотрев на меня. Я все стояла, тупо глядя перед собой, чувствуя, как меня начинает бить нервная дрожь.

Вернулась мать и с ней две моих сестры, возвратившиеся с работы. Девушки грустно смотрели на меня, но молчали, наверное, понимая, что изменить что-либо не в наших силах. А вот мать в слезах обнимала меня, гладя по голове.

– О, детка, я знала, что однажды этот день придет. Он предупреждал нас, что вернется, но я отказывалась верить. Мы ведь так любим тебя. Я думала, что молодому парню не будет дела до малышки, что хоть он и не забывает о тебе, но забирать не станет, ведь и не навестил ни разу. Но что же поделать, доченька, у него прав больше, чем у нас, он родной тебе, а мы всего лишь любили тебя, как могли. Никогда не забывай этого!
– она судорожно всхлипнула.
– Хоть бы отца с работы дождался, может, поговорили, да передумал бы?

Как бы ни хотелось мне еще на что-то надеяться, но в помощь Грехама Стоуна верилось почему-то с трудом.

– Значит, мне придется уехать отсюда?
– я все еще не могла поверить в происходящее.
– Я совсем не знаю этого человека! Что ему нужно, о каком предназначении он говорил?
– я чувствовала, что начинается истерика, но ничего не могла с собой поделать.

За всю жизнь, мне еще ни разу не было так страшно. Нет, этого не может быть, не могут же родители - вот так просто - отдать меня кому-то?!