Несмотря на то, что юнец его перебил, Иосиф Федорович удовлетворенно погладил седую бороду и под шум взревевшей машинки удалился на кухню. Через минуту искрометного визга он вернулся и спросил:

– А вы, часом, в какой-нибудь рок-группе не играете?

– Почему вы так решили?

– У меня...
– он поник лицом.
– У меня сын младший, Павел, играет. У него тоже ухо проколото. В трех местах! Но вы, я вижу, все-таки сняли бирюльки. И обувь он похожую носит. Грайндеры, верно?

– Grinders.
– поправил мастер.
– Я не играю в группе. Для себя только - дома. Обувь, в первую очередь, теплая, а зимний вариант - вообще, как валенки. И тяжелая, что в свое время выручало в стычках со шпаной - титановые вставки в носках, понимаете? Только у меня фирма другая - Dr. Martens. Но сути это не меняет - выпендреж, да и только. А дырки в ухе - да. Я в школьной группе играл, в десятом-одиннадцатом.
– он вытирал остатки вылившейся из труб воды с грустной улыбкой на лице.
– В коморке, что за актовым залом, знаете ли... За скудной ударной установкой. Там же и прокалывался. Отнюдь не считаю, что это плохо. Ну, играть, в смысле. Да и в этих проколах я не вижу ничего предосудительного. К игле посерьезней точно не ведет, скажем так.

Иосиф Федорович не унимался:

– Но он живет с какой-то... какой-то...

– Шалавой?
– помог юноша.

– Я бы так никогда не сказал о девушке, но - да! Похожа, по крайней мере. Столько косметики, и юбка - лоскуток. Не знаю. Старше его на четыре года. Они всей сворой много пьют и курят ночами... и орут песни под гитару.

– Не могу вспомнить в своей жизни лучшего периода.
– снова улыбнулся мастер.
– Пить дешевый портвейн и орать песни под гитару - удел молодых. Я имею в виду, каждый день. По праздникам-то и мы сейчас собираемся. Сколько ему?

– Двадцать один.

– Знаете? Не сегодня, так завтра, это прекратится. На западе к двадцати одному году разрешают употреблять спиртные напитки. А у нас в этом возрасте уже бросают.

Они посмеялись над бородатой шуткой недавно обородевшего сатирика.

– Да, он хорош! А вы не курите?
– спросил Иосиф Федорович.

– Да. Я давно не курил "Родопи", если у вас есть лишняя.

Хозяин протянул юноше сигарету.

– А может, кофейку?

– Не откажусь, спасибо.

Беседа в дверях туалета прервалась перекуром на кухне. Пожелтевшие обои и потолок говорили, что это помещение чаще других использовалось, как курилка. Иосиф Федорович уже забыл про маленького Йосика внутри и увлеченно рассказывал что-то из своей институтской практики. Молодой и, как выяснилось, действительно первоклассный, сантехник травил байки из своей, орудуя витиеватыми терминами: давление, группа безопасности, линейное расширение, коллекторная группа...

После пары сигарет и чашки растворимого суррогата, он, вполне довольный, вновь вернулся к работе. Хозяин, о чем-то задумавшись, прогуливался взад-вперед по комнате. Приятный разговор с юношей непонятным образом настроил его на ностальгический лад. Словно переключив тумблер.

Он вспомнил, как году в двухтысячном... Нет! Летом две тысячи первого - точно! Тогда в сентябре еще двух близнецов сбили самолетами. Столько людей! И военным в Пентагоне досталось. Весь мир и его, обычно не жалующая госдеп, семья содрогнулись при виде ужасающих кадров этой трагедии. Но это было после того, как (тогда еще полная) его семья ездила в Сибирь, в поход. Остановились тогда еще в какой-то гостеприимной деревушке на одну ночь. Кажется, Потемки называлась. Вспомнил, как учил своих оболтусов ходить по компасу, ставить палатки, разжигать костер, рыбачить и разбираться в грибах. Как они с супругой допоздна сидели под звездами, когда неугомонные подростки, откровенно недовольные "этим сраным походом", наконец, укладывались... Чудесные времена!

Он как раз проходил мимо зеркала и что-то в нем привлекло его внимание. Он повернулся и увидел себя. Но не в привычном окружении облезлых обоев, старого телевизора, дивана и безвкусных, на его взгляд, репродукций картин с изображением моря, шторма, парусных фрегатов - жена любила подобную мазню. И не заплывшим жиром седобородым стариком в натянутой на свисающее со штанов пузо майки в широких масляных пятнах. Он увидел себя тем исполненным энтузиазмом пешим туристом в тайге. Когда новый век из подающего надежды младенца еще не превратился в избалованного тинейджера, одержимого гаджетами и вечным онлайном. Тот Иосиф Федорович еще не считал обидным прозвище Йосик - так его ласково называла жена. Его Томочка. Сейчас он

О, господи! Ст ыдно должно быть за такие мысли!

подумывает, что им не надо было заводить детей. Они были только обузой для их идиллии. Жили бы себе душа в душу! Но ведь она так этого хотела...

Йосик в отражении шел по мягкому покрову из мха и опавших иголок с огромным рюкзаком за спиной, импровизированным посохом, и с вдохновенным лицом нюхал отчаянную хвойность окружающего, сжатого тогда до размеров этого дивного леса, мира. Да, здесь он точно в своей тарелке! Кое где из земли торчали сплошь покрытые лишайником и мхом старые коряги и валуны - от мала до велика. Заметив краем глаза под одним из тех камней какой-то блик, Йосик замер и, дернув головой, как сорока, повернулся к источнику.

Что это? Иосиф Федорович такого определенно не помнил...

Йосик, тем не менее, неслышной поступью, будто боясь спугнуть будушую пушнину (только ружья наперевес не хвататет, но азарт в глазах - точь в точь, как у заядлого охотника), подошел поближе и резким движением, каким еще мальчишкой ловил ящерок под Волгоградским палящим солнцем, накрыл свечение ладонью. Он нащупал трепещущими пальцами и поднес к стеклу очков (не такому толстому, как сейчас) маленький, со спичечную головку, идеальной огранки камень. По цвету он похож на аметист, но...