С той ее стороны бился в агонии бабушкин подарок внучке на восьмое марта. Байрон (а точнее оставшиеся три четверти Байрона - четырехмесячного чистокровного бигля) уже не визжал - его горло могло только хрипеть. Несчастное животное ползло навстречу, металось из стороны в сторону, оглядываясь на перебитые задние лапки и хвостик.

Митяй оглянулся и через соленую призму увидел Маньку. Та остановилась и сидела посреди дороги, смотрела мимо него и выла. И неизвестно, что причиняло больше боли: вид Байрона или плач Машки. Вымокшие от слез локоны прилипли к красным щекам. Она кусала себя за запястье и мотала головой: "Не смотри! Не смотри!", но непослушные глаза все равно продолжали транслировать мучения любимца, источая новые и новые потоки слез.

– Я помогу!
– крикнул он ей.
– Все будет хог'ошо! Мы отвезем его в часть! Саня! Тащи велик быстг'о! Ну, что ты сидишь!?

Тот только перевел на него опустевший мокрый взгляд.

Димка, спотыкаясь, вскочил и, подбежав к Байрону, снова повалился на колени - на этот раз здорово ссадил их.

– Байг'он, Байг'он, малыш, потег'пи! Не умиг'ай, не умиг'ай, слышишь?
– он обхватил мордочку ладонями. Щенок, несмотря на дикую боль, мгновенно замолк и принялся облизывать соленые щеки друга хозяйки. Два или три месяца назад, при первой их встрече, эти щеки были совсем другими на вкус. Вкус чистого счастья.

– Все хог'ошо!
– бросил он через плечо.
– Он попг'авится, вот увидишь, Маш! Он попг'а...

Слух вновь пронзил жалобный писк, срывающийся на кровавый кашель - Димка попытался взять его на руки. Потом еще раз и еще. Мелкая крошка молодых собачих косточек сочилась и капала на землю алыми каплями. Байрон каждый раз с новой силой взвывал и, оказываясь на земле, опять принимался покрывать руки и лицо мальчика слюной и кровью.

Улица блеском окон в резных наличниках, грязными передниками, нервным посасыванием беломора и потными лицами с козырьками ладоней на бровях, молча смотрела на троих детей и полумертвого щенка.

– Митя! Митенька, родненький! Пожалуйста, хватит! Останови! Останови это, умоляю тебя!
– плачет Машка.

Димка

Как? Что мне сделать?Неужели...

оглянулся и посмотрел на бескомпромиcсные ладошки на глазах подруги. Цвет ее платьица в горошек никогда еще не был таким насыщенно красным. С этого дня красный будет напоминать друзьям знакомство со смертью. С этого дня они знают, что такое жажда

Куда уехал этот ублюдок? Кто видел, что это за машина?

мести. Но Дима... Он один в этот день не только увидел смерть, но и...

Его дрожащие пальцы ощущали кровавую липкость шкурки и ползли к шее скулящего щенка. Полчаса назад они все вместе играли в мячик в саду и Митька думал, что "выпотел" из себя всю воду. Но когда его еще совсем слабые руки сомкнулись на горле Байрона... Господи, да его глаза просто вытекли! Он давил, что было сил, и кричал. Кричал, как никогда - ни до, ни, наверное, после. Такому крику место... где? На войне? В аду? Да, где, мать его ети, угодно, только не в детстве!

Он ослабил хватку только когда тельце обмякло. В полуоткрытом остекленевшем глазу блестело зенитом солнце и немое "Спасибо!" Сзади на Митьку налетели и обняли друзья. Кажется, это и был тот переломный момент. Момент, когда друзья понимают, что они - вместе. И, что это - навсегда.

Народ, до этого стоявший в оцепенении, начал стягивать кольцо рыданий вокруг них. Вместе с ними затянулась и удавка новых (откуда? Хватит!) слез и...

Глава III

Спасибо Сереге, что следит за состоянием тормозов этой рабочей клячи восемьдесят шестого года выпуска! Иначе черному лабрадору повезло бы вполовину меньше. Вполовину - в прямом смысле. Растерявшийся пес отделался рассеченной бровью и кувырком в лужу. К нему подоспела перепуганная девочка лет пятнадцати в спортивных шортах и топе, в руке болтался поводок. Дождь и так напрочь испортил прогулку, а тут еще такое! Сейчас единственным отличием хозяйки и питомца была лишь степень чистоты ручейков воды, бегущих по ее мурашкам и его шерсти.

– Блядь! Блядь! Блядь!
– очнувшийся Дима молотил по рулю кулаком. Камень он так и сжимал, и тот пустил кровь в потную тесноту ладони. Красные глаза источали соленые, как физраствор, капли. Ткнув кнопку аварийки, он заглушил двигатель и распахнул дверь.

– Простите, девуш...

Но остатки извинений захлебнулись волной отменного мата из прелестных губок школьницы.

– Держи свою шавку крепче, дура! На хера тебе поводок?
– перекричал ее Дима и забрался обратно в машину. Взревел мотор и загоревшийся зеленый дал добро ехать дальше - здесь ему оставаться не хотелось ни минуты.