Лиза прошла по одной улице до пересечения с другой, свернула направо, прошла квартал, и вот он отель «Европа», построенный чуть в глубине, так чтобы оставалось место и для подъездной дорожки, и для небольшого сквера, украшенного мраморной статуей дочери финикийского царя. Статуя была так себе, но, в целом, смотрелось неплохо.

Вошла в фойе, подошла к регистрационной стойке, вернула улыбку молодому человеку в форменном пиджаке.

— У вас остановился мой дядя, — сказала она, доставая из сумочки портсигар, — профессор Нольф.

Она щелкнула зажигалкой и закурила, выжидательно глядя на портье, который ей едва доставал до плеча.

— Профессор уехал, моя госпожа!

— Как жаль, — Лиза снова улыбнулась и хотела, было, уйти, но портье ее опередил.

— Ваша кузина, сударыня, только что прошла в кафе на втором этаже. Не одна.

— Не одна? — подняла Лиза бровь.

— Да, сударыня! Ее сопровождает ученик профессора доктор Пьерар.

— Пьерар? — нахмурилась Лиза, словно, пыталась вспомнить, кто это такой. — Жан, кажется? Высокий, темноволосый…

— О, нет, сударыня! Филипп. Его зовут Филипп, и он высок. Тут вы правы, но доктор Пьерар блондин!

— Значит, не знакома! Благодарю вас! — и даже не оставив чаевых, Лиза направилась в кафе.

Ну, а там все было просто. В зале сидела только одна пара, подходившая под описание: черноволосая девушка и светловолосый молодой мужчина. Лиза села за столик рядом и прислушалась. Молодые люди говорили тихо, но не шептались, другое дело, что они говорили на валонском французском, который в этом мире, похоже, был еще хуже, чем в ее. Во всяком случае, когда Лиза училась в институте, она говорила как-то с бельгийцами из профсоюзной делегации, и вполне сносно их понимала. А вот эту парочку — едва-едва. Впрочем, ничего интересного в их разговоре не было. Девушка грезила путешествием в Афруку, — что косвенно подтверждало связь между Райтом и ее отцом, — а мужчина пытался охладить «горячечные» мечты, упоминая о войнах, эпидемиях и прочих ужасах африканской действительности. Он говорил разумно, но вряд ли мог что-нибудь изменить. Энтузиасты и скептики говорят на разных языках.

Между тем, подошел кельнер, и Лиза заказала второй за это утро кофе со сливками и, ради разнообразия, яблочный штрудель. Пока ждала заказ, закурила, и в этот момент в кафе вошел Райт в сопровождении крупного седовласого мужчины. И, разумеется, они сразу же направились к молодым людям, а значит, и к Лизе.

— Друзья мои, — мужчина был немолод, но крепок, седая грива волос, крупные черты лица, — познакомьтесь! Это месье Райт, и мы с ним обо всем договорились. Месье, — обратился он к Райту, с интересом рассматривавшему невозмутимо покуривающую Лизу, — позвольте мне…

— Что-то не так? — профессор прервал представление и нахмурился.

— Боюсь, что да, — кивнул Райт.

— Я прав? — спросил он Лизу, и теперь все посмотрели на нее.

— Как знать, — пыхнула она папиросой, — но я бы не стала, задерживаться в отеле.

— Простите! — опешил профессор, а это, скорее всего, был именно он. — Месье Райт, будьте любезны объяснить, что здесь происходит?

— Да, я вот и сам еще не разобрался. Можете объяснить?

— Три часа назад лорд Диспенсер не знал, кто ведет с вами переговоры, — объяснила Лиза, — но знал, где остановился профессор.

— Я вас понял, Лиза, — кивнул Райт. — И я ваш должник.

— Не стоит благодарности.

И все закрутилось. Поспешные сборы не оставили времени ни на представления, ни на объяснения, тем более, на кофе со штруделем. Райт связался по телефону с бригом и вызвал знакомый уже Лизе «фоккер», который мог приземлиться на площадке перед отелем. Через час профессор с дочерью и учеником убыли на «Звезду Севера», а Райт и Лиза поехали назад на большом локомобиле, в который кроме них поместился и весь немалый по объему и весу багаж гостей.

— Расскажете? — спросил Райт, когда машина тронулась.

— Разумеется, — кивнула Лиза и начала рассказывать о своих захватывающих во всех смыслах приключениях. Впрочем, не все и не во всех подробностях. Всегда есть что-то, что не стоит произносить вслух. Во всяком случае, не при свидетелях…

Накатило сразу вдруг. Без предупреждения и без предвестников. Едва вошла в каюту, скрепы, державшие в тонусе, разом ослабли, и ее затрясло. Пришел страх, которого Лиза так и не дождалась в городе. Да, какой там страх! Смертельный ужас! Фантазия-то у Лизы была о-го-го какая! Отличная фантазия, одним словом, и представить, что и как могло произойти, — пойди что-то не так, — ей не составило труда. Ну, она и представила. Ведь Лиза не Елизавета, — светлая ей память! — с ее безрассудным бесстрашием и безумной отвагой. Лиза росла в другое время, в другом обществе, в другой стране. В СССР женщины, почитай, полвека не воевали, и этим все сказано.

Она закрыла за собой дверь, привалилась спиной и съехала на пол. Ноги не держали, дыхание стало прерывистым, и ей явственно не хватало воздуха. Сердце билось, как бешеное. Не только быстро, но и в каком-то рваном неправильном ритме. Не было сил встать, но вставать и не хотелось. Ее охватило оцепенение, которое странным образом уживалось с ужасом, затопившим сознание.

Сколько времени сидела так — с мокрой от слез душой и сухим лицом, — не запомнила. Много или мало, долго или нет, но Лиза минут не считала. Часов, впрочем, тоже. Не считала бы и дней, но неожиданно в дверь постучали. Лиза не то чтобы услышала этот звук, я скорее почувствовала его затылком и плечами. Стук вывел ее из оцепенения, заставил вспомнить, о таких странных и, казалось бы, неуместных здесь и сейчас вещах, как честь и достоинство. Честь Елизаветы Браге, достоинство Лизы Берг.