Патер Окс был родом из Зауэрланда, из крестьянской семьи. Вот уже три поколения подряд младшего сына они посылали в духовную семинарию, если же это оказывалась девочка — то в монастырь. Не было ни одного анекдота про лицо духовного звания и его экономку, которого бы не знал патер Окс. Пюц охотно подрядился бы прислуживать ему во время мессы, если бы Окс не пресекал подобных попыток. Патер Окс закрыл глаза, вспомнив с тоской, что послезавтра ему вновь придется исповедовать Пюца.

Половина наличного состава комендантского взвода играла на рыночной площади в бейсбол. Кучка детей следила за непонятной игрой.

— А кто, собственно, был здесь бургомистром до января тридцать третьего? — спросила вдруг госпожа Зайде.

Пюц прохаживался взад и вперед по комнате, а патер Окс и лейтенант Уорберг, как загипнотизированные, таращились на его ботинки. Услышав вопрос, инспектор Пюц остановился. Потом осторожно двинулся на свое место.

— Так кто же все-таки был бургомистром до января тридцать третьего?

Инспектор Пюц молчал.

— Юлиус Грунд, — ответил патер Окс, не поднимая глаз.

— И что произошло с этим Юлиусом Грундом?

— Во всяком случае, в свидетельстве о смерти указана сердечная недостаточность, — сказал инспектор Пюц. — Это можно доказать.

— Итак, крестьянин Грунд умер от сердечной недостаточности. Но где умер от сердечной недостаточности крестьянин Грунд?

— В концентрационном лагере Заксенхаузен.

— Следовательно, его убили, — сказала госпожа Зайде.

— Он умер, — сказал Пюц.

— Его убили, — повторила госпожа Зайде.

— Он погиб, — сказал патер Окс, прекращая спор.

Впервые лейтенант Уорберг испытал чувство беспомощности. Он уставился на всех троих. Лейтенант был среднего роста, темноволосый. Обращаясь к Пюцу, он старался тщательно выговаривать трудный для него гласный звук в его фамилии. Патера Окса он называл «господин священник» и всякий раз, как Пюц того прерывал, улыбался ему ободряюще. Но сейчас лейтенант Уорберг не знал, что делать дальше.

Казалось, комендантский взвод собрался на рыночной площади уже в полном составе. Кто не играл в бейсбол, выменивал у подростков кинжалы штурмовиков, католические крестики, нацистские знаки различия, охотничьи ножи, нарукавные повязки, Железные кресты и значки национал-социалистской партии. Группа военнопленных расположилась вблизи на отдых. Оборванные, изголодавшиеся люди. Они молча наблюдали за торговлей.

Лейтенант Уорберг закурил сигарету. Внизу сержант Томпсон надорвал пакет с завтраком. Да ведь он уже ел, подумал лейтенант Уорберг, наверняка полез за жевательной резинкой. Уорберг не ошибся. Сержант отшвырнул пакет, а резинку сунул в рот.

Пакет упал возле ног трех пожилых крестьян, сидевших на скамейке перед входом в аптеку. Проходившая мимо молодая женщина остановилась. Платье болталось на ее худом теле. В руках она держала пустую и потому казавшуюся огромной хозяйственную сумку.

Трое стариков заметили, что беженка тоже видела пакет. Но они смотрели не на пакет и не на молодую женщину, они смотрели на сержанта Томпсона. Опираясь дряблыми подбородками на узловатые руки, которые в свою очередь покоились на суковатых палках, они, казалось, целиком погрузились в созерцание мощной нижней челюсти техасского происхождения. Впрочем, даже не поворачивая своих морщинистых лиц, они, конечно же, держали в поле зрения и женщину.

Только на пакет с завтраком у ног они, казалось, совсем не смотрели.

— Well [5] , — сказал лейтенант Уорберг в полной растерянности и отвернулся.

Его преподобию господину Оксу плохо спалось в тот день. Он успел уже прийти к выводу, что этот молодой человек ему не по душе. А значит, необходимо что-то предпринять. Около трех часов ночи на него снизошло просветление, и на следующее утро он ворвался в кабинет лейтенанта Уорберга с радостным криком:

— Есть подходящая кандидатура!

В ответ этот молодой человек с еврейской внешностью весело произнес:

— У меня тоже. За ней как раз пошли.

И действительно, сержант Томпсон вместе с рядовым Блау, переводчиком, были уже в пути. Лейтенант Уорберг не стал задерживать у себя Лею Грунд и тут же вывел ее снова в приемную. Собравшаяся там толпа требовала оконных стекол, разрешения на жительство, кровельных материалов, продовольственных карточек, инсулина, справок об инвалидности и сапожных гвоздей. Посредине, словно дирижер, стоял Пюц.

— Регистрация смертей производится в комнате номер девять.