– И озноб.

– Вот видишь.

– Не имеет значения. Я здесь, потому что, как сильно бы ты меня не раздражала, мне хочется быть рядом с тобой. Это противоречит логике, но я хочу, чтобы ты еще много раз, Ари, накричала на меня, обиделась и разозлилась.

– Ты хоть знаешь, как глупо это звучит?

– Знаю. – Мэтт проходится пальцами по моим щекам, глядит на меня так пристально и пронизывающе, что живого места на мне не остается. Он приближается, а я сглатываю и вижу, как в глазах у него проносится нечто удивительное: яркое и теплое, его взгляд будто связывает меня. Он прикасается губами к моим губам, а я зажмуриваюсь, тепло катится по моим рукам , венам , и я , наконец, расслабляю плечи, отпустив тревогу.

Возможно, путь назад есть. Я вновь стану прежней, нужно лишь постараться.

Однако затем я вспоминаю горящих ведьм, их перекошенные от страданий лица, и я вспоминаю свое лицо, на котором отсутствовали эмоции… Я стояла напротив и смотрела, как они мучаются, ведь мне хотелось, чтобы им было так же больно, как мне. Я молчала, а руки сжимались в кулаки все крепче, и пламя становилось выше, ярче, больше.

Я невольно отстраняюсь и застываю с закрытыми глазами.

– Что с тобой? – Спрашивает Мэтт, и мы все-таки смотрим друг на друга. Я виновато отворачиваюсь, не могу больше быть его мишенью , а он растерянно хмурит брови, как он умеет, как любит. – Что произошло, пока меня не было? – Его голос совсем тихий. Я вдруг думаю, что это и не голос вовсе, а отдаленное эхо, но Мэттью придвигается ближе и мне в глаза смотрит настойчиво, с пониманием. – Что ты натворила, Ари?

– Я только хотела, чтобы ты вернулся, – вздергиваю подбородок и, чувствуя слезы на глазах, улыбаюсь, – разве это так много?

Мэтт не отвечает, прикрывает глаза и вновь меня обнимает; я цепляюсь за его плечи, как за спасательный круг, как за единственный кусок света. Х очу, чтобы он сказал, что он никогда меня не отпустит. Но он хранит молчание, и тогда я зажмуриваюсь еще крепче.

Мы поднимаемся через пять минут, а, может, через десять. Я не слежу за временем , я устала за ним следить. Мне вдруг хочется просто находиться здесь и сейчас. Это полезное желание. В нем больше пользы, чем в любых других стремлениях. Я выпрямляюсь, устало оглядываюсь и внезапно замечаю на другой стороне дороги Мойру Парки – Судьбу. Меня от неожиданности парализует странное волнение, будто бы Мойра оказалась здесь, чтобы сообщить нечто плохое. Но в то же мгновение по трассе со свистом проносится машина, и уже через несколько секунд, на противоположной стороне дороги никого не оказывается.

Я растеряно протираю холодный лоб и вдруг думаю, что мне и вовсе почудилось. Не помню, когда я нормально ела или спала. Я вполне могла нафантазировать глупости.

Мэттью забирает у меня ключи, открывает дверь и медленно плетется на кухню. Ему трудно передвигаться. Почти уверена , что под серой кофтой у него перебинтованные раны и порезы, кровоточащие и зудящие невыносимо, но парень вида не показывает. Он бредет неспешно, но с ровной спиной, словно все в порядке.

– Присаживайся, – прошу я, выбегая вперед, – а я приготовлю что-нибудь.

– Я помогу.

– Не выдумывай. Тебе вообще нельзя с постели подниматься.

– Ари, я в порядке.

– Не в порядке, – открываю холодильник и осматриваю содержимое скептически и с вызовом: я должна выдумать грандиозное блюдо за считанные минуты. Мэтт, наверняка, в больнице нормально не ел, а мне неожиданно хочется сделать ему приятное.

– Слушай, у нас с тобой одинаковый диагноз, просто тебя вылечили немного раньше.

– В том и дело. Намного раньше , и я успела отдохнуть.

– Отдохнуть, – ворчит Мэтт, закатывая к потолку глаза, – теперь это так называется.

– Что ты имеешь в виду? – Я захлопываю холодильник, стараясь не выронить ничего из рук, и недоуменно хмурю брови.

– Хэрри говорил, что ты почти не бываешь дома.

– Хэрри много говорит.

– Но он никогда не врет.

– Ох, уж эта его политика искренности…, – еда скатывается по рукам на разделочный столик, и я покачиваю головой. Трудно сказать, где стирается грань: говоришь ты правду, или ты пытаешься причинить вред.

Мэтт подходит ко мне, становится рядом и медленно закатывает рукава толстовки, а я протяжно выдыхаю. Какой же он все-таки упрямый.

– Что? – Он замечает мой недовольный взгляд и пожимает плечами. – Я хочу помочь.

– Надо тебе отвыкать от этого.

– От чего?

– От «хотения помочь». Проблемы лишь появляются.

– О, только не начинай. Поссоримся хотя бы через несколько часов, договорились? Я еще не опомнился после больницы. Итак, – Мэтт прихлопывает в ладоши, – что готовим?

Я впервые за долгое время выдавливаю естественную эмоцию, вроде улыбки, и мы с уверенностью принимаемся экспериментировать. К сожалению, повар из меня отвратный, и я никогда не следила за тем, как готовит Норин. У нее-то все отлично получается, а я так и не поняла, что же главное в готовке: опираться на инструкцию или добавлять щепоточку экзотики от себя. Мэтт тоже с трудом отличает комбайн от соковыжималки. И мы стоим у столика, как два недоразвитых подростка, изучающих упаковки от техники и восторженно взвывающих время от времени, будто бы это восьмое чудо света.