— Делла… Ну… Я потрясен. Вам не стоило так рисковать собой. Вы имеете право задержания, но, честное слово…

— Крюгер, — устало перебила я, — никакого риска не было.

— Но это же опасный бандит! А если бы он стрельбу открыл?

— Из чего? Он безоружный был.

— Но вы ведь не могли знать этого наверняка! А если бы…

— Без «если бы». Крюгер, он собирался зайти в церковь. А в храм с оружием не ходят.

— Нет, я все равно не могу одобрять вашу беспечность.

Я закатила глаза.

— Хорошо. Даю честное слово, что самого опасного в этой банде будете задерживать вы. Даже близко не подойду, чтобы не травмировать вашу психику. Обещаю не рисковать.

— Да, конечно, вот это правильно! — обрадовался Крюгер. — Вы…

— Господин старший эксперт, — перебил Август, — полагаю, что начать лучше мне. Я управлюсь быстрее. Разумеется, вы можете воспользоваться записями допроса.

Крюгер подавился испуганным смешком. Ну еще бы. Август предложил сделать за него всю работу. После инквизиторского допроса подследственного можно лепить как пластилин, он никакой и не способен к сопротивлению.

— О… да, конечно. Вам нужно помещение? Какое?

— Да любое. Комната и два стула.

— И все?!

— Да, все.

— Но я думал… у вас же особые методы.

— Мои особые методы у меня всегда с собой. И им совершенно не нужно особое оборудование, — Август поднялся, навис над Князевым. — Уверяю вас, мои методы потому и особые, что ровным счетом ни в чем дополнительном не нуждаются.

Пришли двое патрульных, подхватили обомлевшего Князева под локти и повели. За ним неспешно шагал Август. Крюгер поглядел на меня, на Макса, нервно хихикнул. Я уловила некое движение со стороны Макса и решительно взяла его под руку:

— Всего хорошего, эксперт, нам пора.

И потащила Макса наружу. Макс недоумевал, но слушался. Внизу, на парковке, он уточнил:

— А нам точно не нужно там присутствовать?

— Зачем? — я лучезарно улыбнулась. — Думаешь, ты знаешь о банде больше Князева? А все, что знает Князев, он сейчас выложит Августу.

— Но…

— Макс, без «но». Есть регламент проведения допроса. Посторонние не допускаются. Я понимаю, ты способен уговорить Крюгера на должностное преступление. Но ты только представь, что будет на суде, если отыщется свидетель этого преступления. Любой адвокат добьется признания Князева невиновным.

— Из-за того, что я послушаю?

— Из-за того, что на Князева оказывалось недопустимое давление. Зная, что при допросе присутствуют посторонние, он возвел на себя напраслину, так как боялся, что в ином случае посторонний, не связанный должностной инструкцией и лицензией, отыграется на его беременной жене.

— Круто. Да фиг с ним, завтра у Маккинби спрошу…

Так он тебе и ответит, держи карман шире.

— И что нам делать теперь?

Я кокетливо прижалась плечом:

— Есть идея, — сообщила я заговорщически. — Тебе понравится. Давай найдем кабак, где меня накормят вкусным натуральным мясом?

Макс поглядел на меня, хохотнул, спустился к машине и распахнул дверцу:

— Прошу, княгиня!

И мы поехали заканчивать обед.

Доктор Моррис позвонил мне в семь утра. По степени вероятности это событие приближалось к капиталистической революции в Шанхае.

— Делла, я прошу прощения… — Доктор Моррис на дух не выносил телефонные разговоры. Он явно испытывал лютую неловкость, потому что говорил отрывисто, заканчивая фразы с несвойственной для них интонацией. — Ко мне обратился родственник… жертв, да. Не всех, конечно, да. Ну, вы… да.

— Просит чего-нибудь необычного?

— Да… нет. Обычное. Тело просит. Вот, и поговорить хочет. С вами и со следователем.

— Так и сказал?

— Делла, я не помню, как он сказал, я спал, а вы же знаете, как я ненавижу все эти разговоры, да еще с незнакомыми людьми… Вы скажете Йоханссону? Я не могу больше.

— Да, конечно, — очень мягко сказала я. — Во сколько он придет?

— В десять. А то Крюгер опять будет орать на меня, почему ничего не сказал. Не выношу громких звуков.

— Спасибо, доктор Моррис. Не беспокойтесь.

Он отключился, не попрощавшись. Да уж, ночной звонок для чудака Морриса хуже пытки. Хуже, чем лишние гости для его экономки.

Без четверти десять мы с Йеном уже были в морге. Нас встретил ассистент Морриса: извините, доктор болен, лежит у себя в квартире, просит передать всяческие извинения, но оказать должный прием гостям не способен.

Ничего другого мы с Йеном и не ждали.

Без двух минут десять тяжелые дверные створки откатились, и в зал въехал немолодой мужчина на инвалидном кресле. Он был хорошо, но немодно одет, лицо обвисло, глаза тусклые.