— Точно! Как вы угадали?

— Женщина на корабле, — изрек я, — к беде. А мы все на одном корабле. Ладно, пойдем. Будет разбираться мое высокое высочество.

Я откинул полог и малость оторопел. В моем кресле сидит полная спеси и надменности молодая женщина, черноволосая и с густыми черными бровями, грозно смыкающимися над переносицей, но глаза удивительно светлые, как лед на вершине гор, где он никогда не тает.

Лицо показалось мне бледным и нежным, но беспредельно высокомерным. Спина ровная, стан гибкий, взгляд холодный и сразу низводящий меня до насекомого у ее ног.

Я сделал шаг и произнес с холодной учтивостью:

— Можете сидеть, леди. Дорога была трудная, а тряска в таких телегах ужасная. Не растекаюсь перед вами в любезностях или ненужных извинениях, потому что вас везло и охраняло целое войско Мунтвига, а даже муравьям здесь известно, что мы с ним воюем.

Она выпрямилась еще больше, даже почти выросла на целый дюйм, руки не дрогнули на широких подлокотниках, как и лицо, когда она произнесла холодно и зло:

— Ваше незнание того, на кого вы напали, вас не спасет!..

Я поморщился, подошел к столу и сел там на лавку, рассматривая ее с таким же пренебрежением, как и она меня.

— Ну-ну, просветите, на что мы такое священное напали?

Она гордо выпрямилась, а голос зазвенел так, что я отчетливо слышал в нем стук стальных клинков:

— Я — Аскланделла Франкхаузнер!

— Ричард, — ответил я, — Длинные Руки. Будем знакомы, раз уж… ну да.

Она надменно вскинула, нет, только приподняла бровь, вскинутости я не заслуживаю.

— Я Аскланделла Франкхаузнер!.. Или это имя вам ничего не говорит?

Я подумал, пожал плечами.

— Ничё так имя. Аскланделла, Роби, Бобби… Боб… Баббета не оттуда?.. Аскланделла — Берта… Руперт — это тоже Аскланделла, значит, Руперта?.. А еще Робин, да… Райберта, Рауберта, Аррубера, Бер-тик… Да, Бертик — самое удачное имя! Был, правда, еще святой Аскланделл, но это явно не из вашей семьи. Фамилия, правда, подкачала, что-то в ней лязгает, словно забрало разболталось и не держится, все падает и падает, закрывая квадратную полурыцарскую морду, ну да ладно…

Она воззрилась на меня в великом изумлении, как на пьяного конюха.

— Что? Вы так и не знаете до сих пор, кто я?

Я сказал с досадой:

— Ну так назовитесь полным титулом, тогда я, может, перестану таращиться на ваши сиськи и начну трепетать перед вашим величием.

Она приподняла подбородок и сказала надменно, явно метя выше моей головы:

— Аскланделла Франкхаузнер, единственная дочь императора Вильгельма Блистательного!

Я присвистнул, уставился на нее в самом деле по-другому, хотя и раньше не смотрел на ее сиськи, ничем не примечательные, кстати, но это так, чтобы ее позлить, потому вроде бы и смотрел, хотя не смотрел.

— Дочь императора?

Она отрезала со злорадством:

— Да!.. И вы горько пожалеете!

Я сказал мрачно:

— Знаете, леди…

Она перебила:

— Я принцесса!

— Это еще проверить надо, — сказал я холодно. — А вот я принц, это скажет каждый, хотя что с того? Сейчас принцев развелось как саранчи… Так что, леди, ваш статус пока что под вопросом. Каким образом принцесса могла оказаться в гуще военных действий?

Она отрезала:

— Никаких военных действий здесь не было! А должны были быть армии благородного императора Мунтвига, что продвинулись достаточно далеко на юг.

— Ничего, — ответил я холодно, но с затаенным злорадством, — юг сам пришел навстречу Мунтвигу. И пойдет еще дальше. Но вы не ответили!

Она сказала с тем же холодом, но уже не так напористо:

— Мунтвиг обратился к моему отцу с просьбой выдать меня за него.

— Э-э, — спросил я, — замуж?

Она приподняла и другую бровь.

— А что вы могли подумать еще?

— Да мало ли чего, — ответил я нагло, — я человек широкий и гуманный, а это значит, все политкорректно принимаю и терплю. Вы хоть и Север, но все-таки Мир Тьмы и Вечного Зла, а это предполагает такие гнусности, что я даже вышептать не смогу из-за врожденной чистоты и кротости… Значит, невеста, понятно. Династический брак ради укрепления и упрочения. Что ж, как политик я должен бы воспрепятствовать, но я рыцарь, в отличие от вашего мира Тьмы, потому при первой же возможности я вас отошлю этому… как его, ага, Мунтигу!

— Мунтвигу, — поправила она с вызовом.

— Что вы говорите? — изумился я. — А ему больше идет Мунтиг. Даже не знаю почему. Так и хочется сказать… гм… ладно, умолчу из присущей мне…

— …скромности, — сказала она язвительно. — Уже наслышана.

— Вот видите, — ответил я довольно, — уже весь мир говорит…

— Мир о вас говорит другое, — осадила она резко, — это от вас я за этот разговор слышала уже трижды.

— Неправда, — уличил ее я, — только дважды.

— Да? Но это звучало так, словно вы только это и твердите. Когда нас передадут?