Шрифт:
– Как я мог влюбиться в него? Как? В этого фавна! – Кадык его ходил так, что ворот водолазки приспустился, обнажив часть синяка. – Но это ладно. Не это самое смешное. А то, что он оказался способным на сильное чувство. Я-то думал, этот идейный развратник, его похоть, как протест мальчика, росшего в семье священника и с детства приучаемого к самоотречению, аскетизму, никого, кроме себя, не полюбит… А вон как оказалось! В мальчишку втрескался. Да чисто так… Знаете, как обидно мне было? Почему не в меня? Чем я плох?
– Сердцу не прикажешь. Иначе вы бы не полюбили фавна Джакомо, ведь так? – Марко говорил дружелюбно. И улыбался поощрительно. – А теперь расскажите мне, с чего начался конфликт?
– Даниель был несносным. Парень с манией величия. В том, что он так возгордился, была в основном вина Джакомо. Он превозносил его талант до небес. У меня были с ним стычки еще до того, как я узнал, что между дирижером и солистом хора что-то большее, чем следует. Но в ТОТ день мы буквально сцепились. Потому что я узнал… А он, видимо, понял, что я узнал…
– Вам сказал Джакомо? – Англичанин кивнул. – И Даниелю?
Тут он пожал плечами.
– Я точно не знаю. Но мальчишка так себя вел, будто знал обо мне нечто такое, чего я должен стыдиться. В общем, когда мы столкнулись в школьном дворе, я начал, как говорят в криминальных кругах, на него наезжать. Грозился завалить на экзаменах… Но с Даниеля как с гуся вода, и это бесило меня еще больше. Заехать ему по самодовольной физиономии мне очень хотелось, но я сдержался.
– Даниель покинул двор первым и ушел за ворота. Вы последовали за ним через несколько минут.
– Не за ним. Просто ушел с монастырской территории. Направился домой. И столкнулся с Джакомо. Он отозвал меня, чтобы поговорить, и мы ушли за горный выступ. Оказалось, гаденыш Даниель уже успел наябедничать ему. Мы стали ругаться. Слышали бы вы, какие гадости он говорил мне! Я не выдержал и замахнулся на Джакомо. Я хотел разбить ему рот, чтоб он перестал исторгать из себя обидные для меня слова… Но он схватил меня за шею и с силой толкнул. Я упал. Больно ударился коленом и на некоторое время потерял сознание. Когда очнулся, Джакомо не было рядом…
– И что вы сделали потом?
– Пошел в медпункт.
– Не правда. Я справлялся у фельдшера. Вы явились к нему через полтора часа.
– Это что же… я так долго без сознания провалялся?
– А вы не смотрели на часы?
– Я не ношу часы. И сотового телефона не имею, считаю его излучение вредным.
– Вы понимаете, что являетесь на данный момент главным подозреваемым? У вас есть мотив и нет алиби.
– Как нет? А это? – Он задрал штанину свободных брюк и продемонстрировал забинтованное колено. – Как бы я забрался высоко в горы с поврежденной ногой?
– Вы могли пораниться там… Высоко в горах. Когда тащили тело Даниеля.
– Да это Джакомо меня толкнул! Спросите у него, он подтвердит!
– Я как раз вызвал его, он будет с минуты на минуту…
На сей раз беседа проходила в одном из кабинетов. Марко сидел за учительским столом, а Дарли рядом. Сначала за парту хотел, но передумал и выдвинул стул.
– Как складываются ваши с Джакомо взаимоотношения сейчас? После драки вы общаетесь?
– Даже не здороваемся. Я не желаю больше знать этого человека.
– Но теперь никто не стоит между вами, и, возможно, вы могли бы попробовать…
– Нет! – яростно прорычал Мэд. – Я не прощу ему того, что он бросил меня в бессознательном состоянии…
Тут дверь в кабинет распахнулась, и на пороге возник Джакомо. Он был, как обычно, при полном параде: с прической, пусть, на взгляд Марко, нелепой, в светлых брюках, элегантных ботинках, приталенной рубашке, а его шею украшал очередной шелковый шарф. Лицо серьезное, но не грустное. Уже утешился или так умело держит себя в руках?
– Здравствуйте, – поприветствовал он Марко. На Мэда же даже не посмотрел. Учитель английского тоже демонстративно отвернулся.
«Детский сад!» – с раздражением подумал Марко, а вслух сказал:
– Проходите, пожалуйста.
– Может, я подожду за дверью. Пока вы не освободитесь?
– Нет, сейчас, уж будьте любезны… – И сделал приглашающий жест.
Дирижер вошел. Потоптавшись немного, присел на тумбу возле доски. Там лежала испачканная мелом тряпка, но Джакомо будто не заметил ее.