– Ну что, ходила к Беллами?

– Да.

Кэтрин штопала свой лучший киртл. Иголка застыла у нее в руках, не завершив стежка.

– И что?

– И ее там не оказалось. Она у Топклиффа в Вестминстере.

– Это означает, что она была частью замысла, чтобы устроить западню Саутвеллу и заманить в нее тебя.

– Нет, все не так, как ты себе это представляешь. Я считаю, что она стала такой же жертвой, как отец Саутвелл и ее семья. Эти негодяи довели ее до этого. Если она и сделала что-то дурное, то лишь потому, что стала жертвой обмана. Это дело рук Топклиффа.

Выражение лица Шекспира стало напряженным.

– Но откуда тебе знать?

– Вижу, что ты продолжаешь оправдывать этот грязный и продажный совет еретиков.

От неожиданности Шекспир открыл рот. Такого она ему никогда не говорила.

– Такого, значит, ты обо мне мнения?

Она не ответила, продолжив прерванную работу, и уколола палец. Она вздрогнула, но не проронила ни звука. На юбке проступило пятнышко крови. Кэтрин поднесла кровоточащий палец к губам.

– Итак?

– Мне нечего сказать.

– Того, что ты уже сказала, более чем достаточно. Однако мне тоже есть что тебе сообщить. – Его голос зазвучал холодно и по-деловому. – Я закрываю школу, пока не разразилась чума. Мы на несколько дней уедем из Лондона, так что собери вещи. – Он сказал, что они возьмут Джейн, детей покойного господина Вуда – Эндрю и Грейс – и любого из домочадцев, кто пожелает сопровождать их в Стратфорд, где они остановятся у его матери и отца, а он тем временем вернется в Лондон. – Тебе и детям будет безопасней вдали от города.

Она медленно покачала головой.

– Нет, в Стратфорд я не поеду и дети тоже.

Посмотрев на Кэтрин, Джон вдруг подумал, что он ее потерял. Она его презирала; это было очевидно. Она видела в нем еретика, гонителя ее веры и своего врага. Любви не осталось. Совсем.

Он развернулся и вышел из комнаты. В голове пульсировала боль. Слишком много событий для одного дня.

Сквозь боль, в минуты слабых проблесков сознания Роберт Саутвелл понимал, что смерть его близка. В пыточной он находился один, его руки в оковах были привязаны к железному пруту на стене. Ноги ему связали так, что икры касались бедер. Он не знал, сколько он уже здесь. Любой, даже слабый вздох вызывал агонию, словно его грудная клетка была раздавлена, и кровь сочилась прямо сквозь кожу. Его голова безжизненно повисла, касаясь груди, но так ему было трудно дышать, и, задыхаясь, Саутвелл вскидывал голову.

Смерть для него была бы долгожданным избавлением. Он жаждал смерти. А тем временем в Гейтхаусской тюрьме в Вестминстере ожидала разрешения увидеться с заключенным женщина в платье из черного бархата и в завязанном под подбородком белом батистовом чепце поверх длинных темных волос. Так одеваются дамы с положением в обществе.

К ней подошел Пикеринг, смотритель Гейтхаусской тюрьмы. Он был тучным и задыхался после короткой прогулки от дома господина Топклиффа, расположившегося в тени церкви Святой Маргариты. Он остановился в тщетной попытке отдышаться.

– Так, госпожа Шекспир, – прохрипел он, схватившись за грудь из-за приступа кашля. – Я был у господина Топклиффа, и он сказал, чтобы я пустил вас к заключенному.

– Спасибо, господин Пикеринг.

– Но… – Его снова одолел кашель. – Но вам придется заплатить мзду. У меня для него нет еды, и, если хотите, чтобы он поел, нужно заплатить.

– Я дам вам полкроны.

Пикеринг снова зашелся кашлем.

– Марку. Я хочу марку.

Кэтрин поискала кошель и вытащила из него тринадцать шиллингов и четырехпенсовик.

– Вот вам ваша марка, господин Пикеринг. Проследите, чтобы он хорошо поел, и вы получите еще… мзду!

Пикеринг посмотрел на нее и ухмыльнулся.

– Вы точно хотите увидеть его? Это зрелище не для благородной дамы.

– Да, я хочу увидеть то, что вы с ним сделали.

Пикеринг пожал плечами, и все его туловище покачнулось.

– Ну, если таково ваше желание, госпожа, тогда следуйте за мной.

Он шел по темному подземелью, неуклюже шаркая толстыми ногами. Неподвижный воздух был пропитан зловонием нечистот. Стоны доносились из камер, в которых на подстилке из грязной соломы сидели дюжина или больше мужчин и женщин в кандалах. Кэтрин и Пикеринг подошли к пыточной. Тюремщик остановился и взялся за ручку толстой дубовой двери.

– Не многие желают сюда войти, госпожа.

Кэтрин сама открыла дверь. Даже днем в комнате царил мрак.

– Принесите факел, господин Пикеринг.

Вошел Пикеринг со смоляным факелом. Мерцающий свет пламени отбрасывал на стены причудливые тени. Поначалу Кэтрин не могла разобрать, что перед ней, ей показалось, что она попала в ад. Затем ей удалось различить во мраке подвешенное к стене, словно мешок на крючке в амбаре, истерзанное тело.

Она пообещала себе, что не потеряет самообладания и не проявит слабость, что бы ни предстало ее взору; она знала, что отец Саутвелл этого бы не хотел, ибо это означало, что его мучители одержали победу.