– Алик, не грызи ногти, - машинально проговорила Екатерина Антоновна, придумывая слова утешения.

Сын опустил руку, в глазах его дрожали слёзы.

– Мама, она сказала... Я не могу... Не! Мо! Гу! Она ска...
– тут ему перехватило дыхание. Он отвернулся, обхватив руками кудрявую, как у самой Катеньки, голову.

"Вот бы сейчас ему подсунуть борщика, а потом куриную ногу", - думала мама Катя. Сожалей не сожалей, утраченного не вернёшь. Курица будет порублена в куски для услаждения южного гостя Оленьки, и значит, придётся обойтись словами.

– Всё ты можешь, - сказала Екатерина Антоновна, подойдя к сыну ближе.
– Мало ли что она сгоряча сказала. Не всё же надо слушать.

Мама Катя потрепала сына по плечу, сказала:

– Ну же! Хватит, давай подумаем...

– Ты не понимаешь, мама!
– Он стряхнул с плеча её руку.
– И никто!

Алик глубоко переживал свою мужскую несостоятельность. Домой вернулся с пустыми руками, обратно путь закрыт, потому что нечего, ну совершенно нечего предложить Элеоноре хотя бы в зачёт, в виде залога будущих успехов.

– Я не! Мо! Гу без неё! Ну что! Что я могу ей дать?!

Екатерина Антоновна огляделась. Ничего достойного внимания в кухне не было, если не считать самого Алика, а он, объективно говоря, мало на что годился в таком состоянии.

"Что бы ему такого с собой дать?
– прикидывала мама Катя.
– Тьфу ты! Кого это несёт?"

В дверь звонили. Не позвякивали, не тренькали, а трезвонили, не переставая.

– Сейчас! Да иду же, иду!
– поспешно спускаясь по крутой лестнице, кричала Екатерина Антоновна.
– Что вы с ума сходите? Сломаете звонок! Оля? Что с тобой?

Ольга Александровна была не в себе. Одною могучей рукою прижимала к груди курицу в миске, другою оперлась на кнопку звонка. По щекам её текли слёзы, оставляя на тональном креме чёрные дорожки, словно мазки туши на китайском шелку. Подбородок дрожал у Ольги Александровны, говорить она не могла.

"Что с ней? Вася вернулся некстати, застал, избил? Следов вроде бы нет. Что у неё в руке?"

Екатерина насильно отняла Оленькину руку от пуговки звонка и отобрала у соседки мятый лист бумаги. Телеграмма. На сей раз Заури раскошелился на два слова: "Нэ еду". Правду говорят - отказать сложнее, чем согласиться, поскольку слово "нет" на одну букву длиннее, чем "да".

Ольга Александровна, горестно кивая и всхлипывая, совала Катеньке нетронутую куру. "Да, ей теперь такая дурища ни к чему", - решила Екатерина Антоновна, приняла миску вместе с содержимым и сказала как можно мягче:

– Оленька, подожди, я сейчас верну денежку.

Ольга Александровна одною ладонью закрыла лицо, другой замахала, отступая. Говорить она всё ещё не могла. Так, без единого слова, и кинулась прочь, шлёпая домашними туфлями. Жаль было её, но Екатерине Антоновне пришла в голову новая великолепная идея.

– Алик!
– сказала она, появляясь на кухне с добычей.
– Вот это отнеси Линочке, скажи, что готовил для неё сюрприз, хотел запечь в фольге. Ты, я надеюсь, помнишь, как это делается? Или написать на бумажке? Фольга есть?

Екатерина Антоновна стала искать ручку, чтобы на обороте злополучной телеграммы набросать сыну рецепт восстановления отношений.

– Помню, я помню, - пробормотал Алик, пожирая взглядом куриные гладкие бёдра. Какие-то у него возникли приятные ассоциации, настроение поползло вверх.
– Но как же я буду? Что она скажет?

– Делай, что я говорю, - приказала Екатерина Антоновна.
– На слова этой гар... На слова Александры Яковлевны не обращай внимания. Или вот что скажи: женщинам-де мясо поручать нельзя, они его только портят. Скажи, мужчины - лучшие повара. Ну всё, иди. Слышишь, что я сказала?

Вытолкав сына вместе с курицей за дверь, Екатерина Антоновна вознесла горячую молитву, чтоб наконец наладились у Алика отношения с женой и её матерью, потому что терпеть такую жизнь совершенно невозможно. Всею душой благочестивая Екатерина Антоновна хотела, чтобы прошение там наверху было рассмотрено и удовлетворено. Вероятно, её услышали, но постановление вынесли странное.

Минут через двадцать в дверь позвонили снова. Катенька, хватаясь за сердце, поспешила открыть.

На пороге, потупившись, переминалась с ноги на ногу Александра Яковлевна Дончик собственной персоной.

– Про... проходите. Про... прошу, - заикаясь от неожиданности, проговорила Катенька.

– Простите великодушно, - глядя в сторону, выдавила бывшая учительница языка и литературы, ныне торговка мебелью.
– Мне очень жаль. Я вспылила, наговорила лишнего вам и Али... Александру Павловичу. Вот.