Выдавать местоположение цитадели строго запрещалось. Я понимала это. Причем прекрасно. И запрещалось это даже тогда, когда угрожали твоей жизни. Но в этом случае я не собиралась быть разговорчивой, а, тем более, помирать так… нелепо.

— Катись в Ад.

Эйдан не ожидал от меня сопротивления, и мне удалось с легкостью выскользнуть из ослабившейся хватки, после смачного удара локтем в его фибло. Помимо того факта, что я обеспечила себе кошмарную участь, так еще и сделала ее в сто крат ужаснее. Время открывать запертую дверь не было, учитывая мое состояние, поэтому я воспользовалась одним проверенным приемчиком. Неординарным проверенным приемчиком.

С визгом, от которого Ной и Грэйсон шарахнулись по углам, я сделала два больших шага — собственно, что и составляла эта кладовка. А дальше произошло нечто эпическое: я выломала дверь. Снова. Этой школе я нанесла неоднократный урон — да и к черту, все равно ненавижу это место.

Дверь с диким шумом повалилась на пол под чье-то «Я уже влюблен в эту женщину!». Каково было мое счастье обнаружить пустой коридор и дать отсюда деру, пока адреналин хлестал в крови, а чувство самозащиты кричало не останавливаться.

XX

Ласточка — красивая, огненная — стремится ввысь, ласкаясь во мраке ночи. Каждое ее движение завораживает: она грациозно реет над землей, опускается, а затем, поднимаясь, словно встречается с мрачными небесами. Я чувствую, что она мне очень знакома. Словно, я видела ее где-то раньше. Будто она была в моей жизни неоднократно, как тот, кто сейчас находится во тьме.

— Эй, — я с трудом узнаю свой охрипший голос и понимаю, что это наверняка вызвано холодом. Я ведь… в лесу. Причем в том, который кажется мне далеко нечужим. — Кто ты? — обращаюсь к силуэту, еле-еле выделяющемуся из полотна густой темноты.

Человек стоит далеко. Он не шевелится, и это заставляет меня сделать шаг вперед: может быть, так рассмотрю его лучше?

— Кто ты? Ты меня… слышишь? — снова спрашиваю, прищуриваясь. — Ответь. Кто ты?

— Друг, — спокойно отрезает мужской глубокий голос — он мне знаком. Да-да. Он мне знаком! Я будто…слышала его в детстве. И он будто успокаивал меня когда-то. Или… всегда.

Я морщусь и вздыхаю, настороженно смотря на его фигуру.

— Друг? — сомнения есть. Кто же станет называться другом в лесу, тем более, если не хочет показываться? И я не совсем понимаю, почему мы здесь находимся. — Тогда… подойди ближе. Я хочу видеть тебя.

Он — кажется, это парень — неуверенно качает головой. Ласточка, парящая над нами, делает еще одно крутое пике.

— Ты правда этого желаешь?

Я сглатываю — получается нервно.

— Да.

— Ты ведь боишься тьмы.

— Причем здесь это? — я на всякий случай приготавливаюсь бежать: слишком уж у нас странная беседа.

Незнакомец склоняет голову и печально выдает:

— Потому что ты думаешь, что раз я такой, то во мне таится тьма. Ты считаешь меня монстром, а хотя не знаешь обо мне ничего. Абсолютно. Ты не знаешь меня настоящего, и всех, кто-либо отличается чем-то от других, ты нарекаешь злом, так и не разгадав их реальные сущности…

Я в замешательстве хлопаю глазами и не могу понять, что он именно хотел этим сказать.

— Что ты имеешь в виду?..

— И ты, хоть и похожа на меня, но я могу сделать вывод, что твоя душа чище, чем само небо, а сердце — отважнее и добрее, чем у кого-либо, — продолжает парень, игнорируя мой вопрос.

Даже некоторые загадки яснее, чем его речь.

Я чувствую себя то ли глупо, то ли неловко от непонимания простых — для него — вещей. Решаясь не заваливать его вопросами, я опять-таки говорю, на этот раз осторожничая:

— Прошу, покажись.

Интерес превышает все остальное. Ласточка, словно по команде, опускается ниже, когда… ее хозяин? — следует ко мне. Сердце неистово колотится в груди. Я осознаю, что, возможно, делаю ошибку, но это чувство подавляет ощущение дежавю. Мне словно знакомо все это… Вот лишь не помню, откуда…

Парень идет ко мне не спеша. Его походка напоминает лениво-колышущиеся волны. Птица, распространяя ярчайший огонь, наконец, садится на вытянутую руку незнакомца, и когда я беспокоюсь, что это удивительно создание может его обжечь, он доказывает обратное, нежно гладя ее крохотную пламенную головку.

Останавливаясь в метре от меня, парень не стремится окунуть свое лицо во владения света: таинственным образом оно у него до сих пор окутано дымкой тьмы. И, не выдерживая, я прошу:

— Наклонись ближе. Я… не вижу твоего лица.

— Действительно ли ты этого хочешь?

Он произносит это так, будто ему есть что скрывать.

Но я люблю совать нос туда, куда лучше не следует…

— Да.

— Хорошо, Ангел.

Во мне взрывается ком сокрушительных воспоминаний. Ангел… Лицо парня медленно облизывает лучик свечения, исходящего от ласточки, и он почему-то останавливается именно на уровне глаз. На уровне глубоких неземных карих глаз, очерченных золотым ободком.