Шрифт:
search no more
Don't tell me it's not worth tryin' for
You can't tell me it's not worth dyin'for
You know it's true
Everything i do - i do it for you...5
Но Ника не подпевала, хоть я знал - это ее любимая песня. И когда бы, и где бы, она ее не слушала, то обязательно вторила певцу. Или в полный голос, если одна, или беззвучно, чуть шевеля губами, если на людях. Сейчас ее губы были плотно сжаты.
– - Ника.
– - Я нагнулся к девушке.
Она подняла на меня глаза.
Я прошептал:
...Нет ни одной любви похожей на твою,
Никто не может так любить, как любишь ты.
Не существует в мире ничего, когда ты далеко.
И так будет всегда...6
Она улыбнулась и шепнула в ответ:
– - Я тоже тебя люблю.
– - И снова закрыла глаза.
Ехать до города минут сорок, есть время все обдумать. Вот только что, все? Смерть Таши? Информации мало. Нелепость ее смерти? Любая смерть нелепа, а уж девушки двадцати трех лет и подавно. Жестокость с которой ее убили? Что я об этом знаю? Расчленили, отрезали голову. Мало ли что сетевые борзописцы напишут. Чего сейчас только не выдумывают, для привлечения аудитории. Всему верить нельзя.
А чему можно?
Памяти?
С условием того, где я сейчас работал, то и памяти верить нельзя. Она может оказаться чужой. Или вовсе отсутствовать.
Но я свою не покупал и не продавал! Вот она моя жизнь, как на ладони!
До четырнадцати лет я жил в глухой сибирской деревне. Даже не деревне хуторе, в семье староверов. Проучился всего семь классов, и то, больше помогал родителям по хозяйству - в сельском доме всегда есть работа, чем грыз гранит, скорее шпалу, науки. А потом сдернул, просто банально стащил из комода свидетельство о рождении, паспорта я не получал - у отца были очень ортодоксальные взгляды на бумаги выдаваемые государством, даже не знаю как он согласился получить свидетельство о рождении. Здраво рассудив, что делать мне в тайге нечего. Помощников у родителей предостаточно, трое старших детей и двое младших, так что без меня они как-нибудь обойдутся.
Уехал я к тетке, младшей сестре матери, незамужней и бездетной, живущей в большом городе где-то в Поволжье. Она несколько раз приезжала к нам, но в последний свой приезд вдрызг разругалась с отцом, как раз из-за меня. Тетушка считала что такому, смышленому баламуту как я, дословные слова между прочим, нечего делать в таежной глухомани.
– - Да пойми ты, медвежья твоя башка, у него не голова, а дом советов, ему учится надо, а не навоз в хлеву месить, и по тайге с ружьем шляться...
Я, кстати, тоже так считал. Поэтому дождавшись удобного момента, собрал манатки (ха! можно подумать их было много) и свалил. Понятное дело, без паспорта и думать было нечего соваться на железку, и кто продал бы мне - четырнадцатилетнему, билет? Пришлось добираться на попутках. Больше месяца. Ничего плохого со мной за время пути не произошло, может быть потому что при росте один метр и семьдесят два сантиметра, я весил почти семьдесят килограмм, спасибо бате, он размерами походил скорее на средних размеров бегемота, нежели на человека, да и матушка была ему под стать, я так и не дорос до ее метра девяносто. И рожей, покрытой жесткой бледной щетиной, она у меня полезла, как только мне исполнилось тринадцать. А может по тому, что Бог любит таких дураков, в хорошем смысле этого слова, как я. Который совершенно без знания дороги (ну примерное направление я представлял - знал через какие ключевые города надо добираться), с одним лишь адресом (я надеялся что тетушка не съехала, последняя весточка от нее была три года назад) через всю страну, а ля Михайло Ломаносов, едет за знаниями.
Зато, за время пути, я набрался бесценного опыта, по части психологии общения с людьми. Кто только меня не подвозил. Дальнобои и отцы семейств, один раз вояки из местного гарнизона и странная дамочка на огромном внедорожнике. Я научился различать фальшь в милых улыбках, и доброту за небритыми харями. Выслушал море житейских историй: печальных и веселых, добрых и откровенно злых. Местами поучительных, местами отвратительных в своей откровенности. Так или иначе, но я добрался до места.
Уяснив что я, это я: то есть ее любимый племянник, тот который - смышленый баламут, только повзрослевший, обтрепанный за время путешествия, и слегка грязный, тетушка ахнула, охнула, побледнела и бросилась строчить письмо родителям. Ответ, ровно в одну строчку, пришел через две недели - сына у меня нет, он умер и похоронен.
Тетушка прочитав его, вздохнула:
– - Может оно и к лучшему, а Фил?
Не знаю к лучшему или к худшему, но в тот вечер я впервые, за последние лет десять, плакал. Лежал, вцепившись зубами в подушку, и не мог удержать слез.
В еще больший ужас, чем от нашей первой встречи, тетушка пришла от моих знаний. Через месяц идти в восьмой класс, а у меня знаний, дай Бог, на пятый наберется.
Тетушка помянула недобрым словом батю, и наняла репетиторов. Весь мой дальнейший год прошел в упорной погоне за утерянными знаниями. Первые два месяца я только и делал что зубрил. Не могу сказать что мне это не нравилось, скорее наоборот, но эта скачка порядком истощил мои нервы. Я начал плохо спать и потерял аппетит. Заимел привычку внезапно замирать и молча смотреть в одну точку.
Тетушка опять вздохнула, я подозреваю, что именно с моим появлением связаны ее частые горестные вздохи, взяла меня за руку и повела в ближайшей ФОК.
– - Выбирай, -- Она ткнула пальцем в расписание занятий, -- любую секцию.
Я помялся, читая незнакомые названия.
– - Посмотреть можно?
– - Можно, -- опять вздохнула тетушка.
Потные мужики тягающие железяки, мне не понравились, как и обряженные в белые пижамы люди, делающие странные движения руками, мне они показались злыми. В секцию борьбы я не подошел по возрасту, в бассейне слишком воняло хлоркой, меня сразу замутило. Молотящие здоровенные кожаные мешки и друг друга парни мне также не приглянулись.