Яцек больше не проронил ни слова: он понимал, в какой опасности находится наш друг Марк. Мы вчетвером были одногодки, жили в одном подъезде, учились в одном классе - с самого первого. И только после школы наши пути разошлись: я, Влад и Макс пошли в бурсу, а Марк, которому армия не грозила ввиду отсутствия здоровья, получил "волчий билет" и вдруг поступил в местный театральный институт. Мы пребывали в шоке, а особенно Влад. Он, прирожденный герой-любовник, играл на гитаре, пел красивым баритоном, имел успех у девушек. Если бы не его отец, украинский националист из Черниговки Тарас Григорьевич Яценко, то Влад и сам бы попробовал замутить с Мельпоменой, но его конкретный папа конкретно сказал: пойдешь в бурсу. И он пошел вместе с нами. А Марк доучился до артиста драмтеатра и кино. Так у него записано в дипломе. Несмотря на то, что у него полностью отсутствовал слух и говорил он ровно, без интонаций, без эмоций, как будто через силу, делал одолжение. Учеба в театральном никак не повлияла на эту его особенность. Когда мы встречались с его импульсивными однокурсниками, в которых, казалось, сидит по нескольку чертей, то на их фоне наш друг выглядел ожившей мумией. При всем этом Марк был ярко выраженным евреем и одновременно похож на злобного маленького Пушкина. Я считал, что именно за это сходство его и взяли в артисты. Но Марк утверждал, что его подогрело землячество, из которого на девяносто процентов состоял педагогический состав в театральном институте.

– Должны были взять одну девочку из наших, но у нее во время третьего тура крышу снесло! Ее прямо из аудитории в дурку увезли. А так как больше евреев уже не осталось, им пришлось меня взять. Хотя бы один же должен быть!

– А как ты до третьего тура добрался?
– с пристрастием пытал его Яцек.
– Ты же ни одного стиха толком не знаешь, а петь и плясать и подавно не умеешь!

– Я последним зашел стих читать. Спокойно так начал: "А судьи кто?". Потом задумался, как там дальше... Стою, перебираю в уме варианты. Когда заговорил, меня главный прервал, похвалил, сказал, что я паузу хорошо проживал, вдумчиво. Он же не знал, что я стих вспоминаю,- бесстрастно рассказывал Марк.

– Но во втором туре надо петь и плясать, Марк! Там же тебя должны были сразу убить, как только ты рот раскрыл или коленце выкинул!
– Яцек психовал пуще прежнего.

Марк ничего не прояснил по поводу второго тура. Я предположил, что он его купил, этот второй тур; но как он это сделал, осталось не ясно. А на третий тур они приготовили этюд по мотивам "Ромео и Джульетты" - как раз с той девочкой, которая сошла с ума. Короче, Марку проперло!

Когда мы подъехали к проходной, нашего друга нигде не было. Я зашел в здание, где располагались различные диспетчерские и другие портовые службы (в последние годы оно все больше походило на проходной двор), но и там Марка не встретил.

– Может, он еще в порту. Подождем?
– предложил я, садясь в машину.

– Поехали на набережную, пока телки не ушли! Марк уже повез свою трахому к Максу на стоянку!
– Яцек обрадовался, что не увидел Марка - ни живым, ни мертвым.

– Как он ее повез? У него же прав нет!
– Очкарик еще хотел что-то добавить, но в эту секунду запищал его пейджер.

Он прочитал сообщение; его и так невеселое лицо совсем огорчилось.

– Он поехал, судя по адресу, в офис к петраковским! Двинули через порт, может, успеем перехватить. Они же его там похоронят!
– Макс завел автомобиль и подъехал к въезду в порт. Он показал свой пропуск охраннику, но тот начал бычить.

– Этот пропуск - на автомобиль с водителем, а на пассажиров нужно выписывать отдельные на проходной!
– охранник держал в руке цепь и смотрел на Макса.

Тот достал из кармана пачку денег, вытащил пять тысяч, подумал, добавил еще две бумажки по тысяче - с видом причала, через который мы собрались ехать,- и протянул семь тысяч охраннику.

– Может, еще тыщонку накинешь?
– радостно спросил тот.

– Может, я ему по ебалу сейчас накину?
– предложил я в ответ, открывая заднее, дочерна затонированное окно.

Вид моей головы шестьдесят второго размера убедил его, что и этих денег достаточно, он снял с крюка цепь и махнул: проезжайте! На наши с Владом возмущения по поводу "этих алчных ублюдков" Очкарик спокойно возразил:

– А как ему еще семью прокормить? Им зарплату месяцами не платят, а работу хорошую сейчас не найти, вот он и использует свой единственный ресурс, как может. Потому как нет никаких оснований для того, чтобы выписать вам легальный пропуск в порт! Надо во весь голос радоваться, что есть такие парни, как этот охранник, которые очень сильно облегчают нашу жизнь с ее дебильными законами и идиотскими порядками! Этим людям вы должны в ноги кланяться! Но сначала, конечно, надо по ебалу давать, чтобы они не борзели. И только потом - в ноги!

– А почему мы должны ему кланяться, а ты не должен?
– спросил Влад.

– У меня же пропуск есть,- ответил Макс.

Переезд в порту оказался закрыт. Маневровый тепловоз сортировал вагоны, и, судя по тому, что наш автомобиль стоял второй в очереди, маневры только начались.

– Можно прилипнуть минут на сорок. Поехали обратно,- предложил Очкарик.

– Да, поехали, по причалу объедем, - предложил я.

– А как? Я не знаю!
– засомневался мой друг.

– Поехали через четырнадцатый причал, я знаю путь. Разворачивайся, только не гони!
– я стал показывать дорогу.

Мы продвигались под ржавыми портовыми кранами, среди гор катанки, которая была хитом продаж в Китай. Хорошо, что попали в пересменку, когда на причалах не было никого, кроме бродячих собак. Они валялись на подсыхающем теплом асфальте и лениво провожали взглядами наш автомобиль, который неторопливо петлял по причалам. Когда мы выехали из порта, Влад, уже смирившийся с потерей любви всей своей жизни, попросил Очкарика:

– Включи радио! Че у тебя постоянно херня поет?

– Вообще-то, это Том Вэйтс, но если ты считаешь, что это херня, переключи на радио, - Макс спокойно относился к таким просьбам.