30

Пару месяцев Сандре пришлось разрываться между двумя городами. По будням она усердно овладевала навыками связистки в гиссенском училище, а на выходные спешила домой в Мюнхен, к гемотрансфузному аппарату и своим знакомым донорам.

Но с каждым разом появляться в городе, ставшем родным, становилось всё тяжелее и противнее. И дело было не только в опустевшей квартире, где свёл счёты с жизнью её муж.

Видимо, властям было мало врагов вовне, и они решили выискивать их внутри страны. Усилились и гонения на католиков. Все приходские школы вынудили стать светскими, католикам запретили печатать духовную литературу, у монастырей начали изымать собственность, а монахов и священников стали ссылать в концлагеря. По радио больше не передавали церковных гимнов. Колокола отправляли на переплавку, а из школ готовились убрать все распятья.

Властям очень нравился Ницше за его нелюбовь к христианству и всему живому. "Пусть гибнут слабые и уродливые - это первая заповедь нашего человеколюбия. Надо помогать им гибнуть. Что вреднее любого порока?
– Сострадание слабым и калекам - христианство", - так писал обезумевший философ.

От католиков потребовали сделать выбор между Христом и немецким народом, на что те отвечали, что оба им одинаково дороги.

Пошёл слух, что скоро власти закроют в городе и православный храм. По счастью этого не произошло. А все из-за того, что храм посещали не только расово-неполноценные русские эмигранты, но и румыны с болгарами, живущие в Мюнхене. Портить отношения с союзниками власти не решились.

Изредка и Сандра посещала храм, но уже без того рвения, что было у неё в детстве. С тех пор как рядом не стало тёти Агапеи, её религиозное прилежание дало трещину. А после операции и вынужденного отказа от еды, она и вовсе боялась принять причастие, видев в нём лишь чуждые ей хлеб и вино.

Сандра не понимала себя, ведь даже переезд в другой город и смена обстановки ничуть не помогли ей выйти из состояния хандры, даже напротив, еще больше нагнали тоску.

В училище было много молодых "молниеносных девушек", как прозвали связисток из-за эмблемы в виде молнии на рукаве их форменного кителя. Все они с воодушевлением говорили о том, как, наконец, вырвутся из отчего дома и отправятся во Францию, как будут жить в отдельных роскошных квартирах и наслаждаться красивой жизнью. Увы, в силу возраста, Сандра уже разучилась видеть в крутых жизненных переменах что-то хорошее. Правда, "молниеносные девушки" не могли понять её пессимизма, ведь они принимали её за свою сверстницу.

В день, когда обучение было торжественно окончено, Сандра, как и остальные, получила уведомление о поступлении на работу. И это была вовсе не Франция.

Вначале она не поняла, что такое имперский комиссариат Восточной Земли и где он находится. Но дочитав до места назначения "Рига", сердце Сандры замерло. Курляндия, её родина. Где-то там есть город Иллукст, где на городском кладбище стоит православный крест с надписью "Ольга Метц 1879 - 1899". Только бы побывать там, только бы увидеть...

Когда Сандра и её новые знакомые по училищу прибыли в Ригу, то выяснилось, что служить им придётся в штабе местного комиссариата и обеспечивать связь с Берлином. Сандре как самой старшей и опытной выпала сомнительная честь работать при канцелярии самого комиссара. То, что это назначение ей вовсе не по душе, Сандра поняла уже на следующий день, когда комиссар стал выказывать ей недвусмысленные знаки внимания. А в скором времени он и вовсе заявил:

– Как вы смотрите на то, чтобы после работы приятно провести вечер? Мы можем посидеть у меня за бутылочной хорошего коньяка и...

Он не стал продолжать, да и Сандре не нужно было объяснять, чего он на самом деле от неё хочет. За все шестнадцать лет работы в ратуше ещё никто не предлагал ей адюльтер. Может мюнхенских чиновников останавливало её прежнее семейное положение, но по большому счёту среди машинисток городского совета можно было найти девушек куда посимпатичнее. Но видимо здесь в Риге, вдали от родных мест, представители новых властей совсем одичали от отсутствия немецких женщин.

– Послушайте, господин комиссар, - скорбным голосом начала Сандра.
– Я вдова. Ещё не прошло и года...

– Вы молодая женщина. Стоит ли затягивать с трауром?

– Мы прожили в браке двадцать два года, - неуверенно возразила она.

– Двадцать два?
– рассмеялся комиссар.
– Это ваш возраст? Не обманывайте меня, Сандра. Два года брака ещё не повод отказаться от личной жизни и больше не искать интимных встреч. Подумайте об этом.

Но ей думалось совсем о другом. С тех пор как она заперла в мюнхенской квартире самое дорогое, что у неё осталось, Сандра думала только об одном - гемотрансфузном аппарате. Со дня последнего переливания прошло уже больше недели. Одна мысль о том, что она не знает, как жить дальше заставляла Сандру холодеть от страха. По вечерам после работы сильно кружилась голова, и она пробовала отдыхать, лёжа всю ночь в кровати, но к утру сил не прибавлялось. Всё валилось из рук, время от времени по телу пробегал озноб.

– Вам нездоровится?
– поинтересовался комиссар.
– Зайдите после работы к доктору Шольцу. Учтите, мне не нужна вечно болеющая секретарша.

Нехотя, но Сандра послушалась его совета. Придя в кабинет медика, она прямо изложила свою просьбу.

– Мне нужно переливание крови.

– У вас анемия?
– вздернув бровью, поинтересовался он.

– Нет. Моя болезнь очень редкая. Порфирия, - соврала Сандра, ибо знала, что это более или менее удачная ложь.
– Может вы слышали о ней? Мне нужно переливание каждую неделю. Я просто не могу без него. В Мюнхене семнадцать лет я получала сто миллиграммов каждый вторник. Я надеюсь, вы поможете мне как врач.