А Ирина, намаявшись в лобовых атаках, решила произвести перегруппировку своих растаявших в неравном бою сил и взяла паузу. Она перешла к мирным переговорам, во время которых рассказывала о своей жизни, сообщив, что работает в Орше поваром в гостинице. Алексий тут же уточнил:

— Не в той ли уютной гостинице, которая у моста? Я когда–то жил там, когда был в командировке.

— Ах, так вот где я вас видела!

«Здрасьте, приехали! Меня видели в Орше более десяти лет тому назад, и с тех пор мой замечательный образ намертво впечатался в мозг стареющей Ассоль» — с подозрением подумал он, а вслух сказал:

— Вряд ли. Ведь я там был уже давно.

— Да я видела вас именно там, больше ведь негде, ваше лицо мне очень знакомо!

Ну что мог сказать Ветер? В семидесятых годах прошлого столетия его довольно часто путали с другими людьми и в Минске, и в Ленинграде, а на Дальнем Востоке так даже и не раз, поэтому он возразил:

— У меня лицо стереотипное, поэтому часто путают. Хорошо еще, что по такому ну просто замечательному лицу я ни разу не получил. Мне бы разведчиком работать, а не милиционером, цены мне бы не было.

Потом Ирина рассказала о своей жизни с мужем. Алексий поинтересовался, кто ее муж, в ответ услышал:

— Майор, артиллерист.

Пытаясь разобраться в мотивации последних поступков странной девушки, Алексий начал задавать наводящие вопросы:

— Так может, он тебя не любит?

— Да нет, очень даже любит.

— Или пьяница?

— Нет, он вообще не пьет.

— Так значит, в семье все хорошо и замечательно и будто бы жаловаться не на что?!

Теряясь в догадках таинственного поведения ночной посетительницы, Алексий уже и не чаял услышать ответа на самую главную военную тайну этого партизана в юбке, когда она почти криком души сама и открыла свой важный секрет:

— Ну что вы хотите, если я дома и на работе, везде с застегнутыми пуговицами аж досюда, — и пальцами, будто дулом пистолета снизу ткнула себе в подбородок.

«Все понятно, — подумал Ветер, — просто у девушки бешеный темперамент, запертый в рамках провинциального города, где все и вся на виду, а потому, не имеющий выхода наружу».

Долго они еще разговаривали на жизненные темы борьбы и мирного существования мужского и женского начал. Алексию была настолько интересна вторая часть Марлезонского балета — его с Ириной беседы, что он даже не обращал внимания на то, чем занимался Петр Яковлевич со своей напарницей. Впрочем, судя по спокойствию обстановки, там криминала не было.

В конце концов, устав и от мирных переговоров, а главное от бесплодности своих темпераментных наскоков, Ирина сдалась на милость Ветровой победоносной армии, которую так желала в отчаянной и жестокой схватке разбить наголову, чтобы он от нее удирал в подштанниках, а лучше без них. По всем канонам военной тактики и стратегии известно, что для наступления должен быть не менее чем троекратный перевес в живой силе и боевой технике. А тут хрупкая девушка решилась атаковать грубую мужскую силу в одиночку и без предварительной подготовки, без остатка расходуя запасы энергии и калорий на более чем глухую оборону. В общем, порядком потрепанные боевые порядки маленькой армии оказались обессиленными и обескровленными в тяжелых и кровопролитных боях с опытным и превосходящим противником.

Однако кой–какой успех был налицо, так как Ирина закончила свои боевые действия все–таки на территории Ветра. При этом ей удалось захватить часть его постели, на которой она в обессиленном и обескровленном состоянии завалилась лицом к стенке, но не для того, чтобы Алексий исполнил обязанность расстрельной команды, а с более земной и прозаической целью — поспать. Хозяин прилег рядом, в той части территории, на которую Ирина уже не претендовала, оставив ему в пользование. А чтобы хоть как–то соответствовать приличиям сложившейся обстановки, Алексий на бедро Ирины положил правую руку. Не испытав никаких эмоций от смелости своего жеста, он через некоторое время руку убрал, и со скучным видом валялся на кровати, но со спонтанным пучком крайне противоречивых мыслей, которые роились в его голове, аки пчелы в улье. О чем только он ни передумал, пока лежал в своей постели в состоянии крайнего возбуждения, правда, не от доступной женщины, находящейся рядом, а от произошедших за ночь событий.

В состоянии безысходности от более чем идиотского положения Алексий встал, посмотрел на другую пару, которая имела счастливый и удовлетворенный вид. Петр Яковлевич лежал спиной к стене, прижавшись к Татьяне. Правой рукой он обнимал ее грудь, поддерживая пышные формы, словно ладонью замерял размер дынек. Оба безмятежно посапывали, умиротворенные спиртным и беспокойной ночью.

Алексий тихо вышел в коридор и некоторое время стоял в нерешительности, не зная, что делать. Затем направил стопы ко второй лестнице и спустился на первый этаж. На всякий случай проверил, закрыта ли входная дверь, прошел к парадному выходу, где также убедился в надежности запоров. Да, отдыхающих, надежно охраняли, оберегая заодно и их нравственность — чтобы не украли. Поднялся на третий этаж. Там в небольшом холле стоял жесткий диван. Тут же ему вспомнился чей–то рассказ о том, как один чудак, обманувшись невинным видом этого предмета мебели, с разгона плюхнулся на него и чуть не отбил себе копчик вместе с прочими частями и органами тела. Почесав затылок, Ветер в опустошенном изнеможении опустился на неприветливо жесткий диван, лег с обращенным к потолку бессмысленным взором, попытался покемарить. Не получилось. Через некоторое время поднялся и в 05.12 вернулся в номер. Забрезжил утренний рассвет и начал сквозь шторы пробиваться с улицы в номер.

Алексий снова прилег, а в 05.29 услышал звуки какого–то движения на улице. Выглянув в окно, увидел группу людей, идущих в сторону кабинета менеджера. Задался исключительно риторическим вопросом: и кому в такую рань не спится (сам, конечно же, не в счет).

А еще через какое–то время Ирина вдруг испуганно подскочила, села на кровати и, тревожно озираясь по сторонам, затем сонно уставилась на хозяина кровати, дескать, чего это он делает в ее постели. Однако сообразив, что сама в гостях, снова легла, положив голову ему на плечо, с женской заботой поинтересовалась: