... и, вот, сквозь сети проводов, гудёж шершней и стынущие стены, на бледной поверхности страниц, как из-под воды, медленно проступили хребты волнистых гор, сияющий круг солнца в синем абажуре неба, метущая пушащимся, молочно-мандариновым хвостом, комета самолёта, лучистый смех, солёная прохлада...

Страна героев вновь приветствовала своего миньона поднятым на стебле звездочётной башни жёлто-голубым штандартом стройности и доброты; и где-то там, за гребнями холмов Крошка Енот опять услышал Её голос...

Усталый, но довольный, он не стал даже прибирать свои вещи - включил кассетник, лёг в постель и только начал засыпать, как вдруг, раскатом грома, леденящим холодом хлестнувшего по спине, почувствовал, что, контратаковав поправшую его страну кессонную реальность, ввязался в войну на поражение - за стенкой на всю катушку зарядили жалящий, блатной шансон.

* * *

То, что происходило дальше, читатель приблизительно уже знает.

С Таней у Крошки отношения не сложились. Вернее, они остались дружескими. Девушка объяснила, что не является его единственной, но уверяла, что Миша обязательно Её встретит. "Главное - не отступаться" - говорила она, показывая Мише спрятанные в лабиринте довоенных подворотен центра города магические уголки или "порталы", как называла их сама юная "Лара Крофт". Занятие это так захватило Крошку Енота, что вскоре он и сам начал понемногу охотится за подобными местами, только искал их не во дворах-колодцах даунтауна, а садился на какой-нибудь маршрут, доезжал до конечной и бродил там в странном реминисцентном забытии, среди нездешних лиц, окрестностей и зданий.

Зато с Максом они сблизились ещё больше. Пока стояла погода, его родители на выходные уезжали на дачу, и ребята частенько, как в первый раз, заигрывались в героев. Иногда они ходили на ночь и в компьютерные салоны (в то время это было популярно среди молодёжи) или "вписывались" до утра у разных Максовых знакомых.

Но в основном, конечно, ночевать Крошке всё-таки приходилось в общежитии. Максим имел особенность порой бесследно пропадать среди недели, а навязываться другу Мише не хотелось. Он и искал-то его, до сегодняшнего дня, лишь однажды. А так, если Макс не появлялся, Миша обычно до вечера просиживал в библиотеке или (если уж совсем преперало) ехал в один из полюбившихся спальных районов и, затерявшись в зарослях полузаброшенных больниц и санаториев, записывал в дневник свои сны.

Да! Каким бы парадоксальным это ни казалось, именно здесь, в общаге, ложась под дробящий переборки, прокуренный бас, Крошке Еноту начали сниться самые невероятные, эзотерические сны: полёты над ржавеющей водой в лучах холодного солнца, аэродромы-кладбища военной техники и иностранный чёрно-синий самолёт, тоннельные электропоезда одним вагоном, мчащиеся в Никуда, центаврианский радиолюбитель, поймавший в космосе волну давно погибшей цивилизации, жемчужина времени, и многое-многое другое...

Снилась Мише и Та, которую он так искал, но снилась раздвоенной: первая, как прежде, являлась в облике земной, чем-то похожей на Таню тринадцатилетней летней девочки; вторая, антрацитово-чёрная, мерцала где-то на границе зрения пугающим крылатым силуэтом. Но, странно - та, что за гранью, во снах была почему-то всегда родней и ближе...

Подробное описание снов отнимало у Крошки Енота почти всё свободное время и силы, - канал был очень скоростной и Миша едва успевал записывать информацию - но, вкупе с поддержкой Макса, и спасало от полного нервного истощения. Только с приближением темноты, всё чаще съёживаясь от необходимости возвращения в общагу, безликой тенью Крошка старался скорей проскользнуть в свою спальную камеру, задраивал люк и, в обнимку с кассетником, замертво падал на койку.

Он по-прежнему жил один - другие поселенцы не выдерживали и недели. Однако, сам Миша воспринимал происходящее, как плату, взимаемую с него судьбой за новую жизнь (правда, за эти два месяца Крошка успел дважды побывать дома: пять дней в самом начале, когда потерял паспорт; и семь - недавно, когда заболел). Он ждал: любви, развязки, встречи ...

... И вот, мы видим нашего героя после кухонной ссоры, в маршрутке, на пути в академию в отчаянной надежде увидеться с Максом.

В которой мы узнаём историю Максима,

а Крошка Енот прощается с ним

и возвращается к самому началу нашей истории

"Уеду! На три дня! Это и будет моим подарком к семнадцатилетию!" - ещё решительней настраиваюсь я, из маршрутки направившись к ветвистому виадуку, ведущему через дорожную развязку к воротам нашей академии.

Мне позарез нужно увидеться с Максом. Не знаю. Мне почему-то кажется, что от этой встречи сейчас очень многое зависит. Я вновь ощущаю подталкивающую упругость той вещей силы, что в десятом классе подсказала мне, как сдать экзамен по обществознанию, что помогла поднять проспект для поступающих, путеводным клубочком веры приведший меня сюда; что соединяет совершенно казалось бы разрозненные части одной мозаики, касаясь своими невидимыми "нитями-паутинками" всего, что существует в этом мире.

У дальнего спуска виадука, возле растущего рядом с оградой, опавшего клёна, я невольно приостанавливаюсь. Хмурое, выбеленное известью небо, хлёсткий, порывистый ветер, оглушающий рёв несущихся машин, даже утренняя ссора - всё вдруг смещается на задний план, оставив в фокусе внимания разбитый ниже на японский манер декоративный сад камней, и нас с мамой, обедающих там, в тени цветущей вишни.

Странное, до боли сжавшее сердце эхо родного, уходящего лета обжигает на миг мой экзальтированный слух, и я вспоминаю, как впервые с любопытством инопланетянина разглядывая тогда башенки студгородка, ясно понял, что здесь пройдёт счастливая пора моей грядущей юношеской жизни.