Никто по-прежнему не проронил ни слова.

Дверь распахнулась. Трое мужчин, привыкших к опасности и к любым неожиданностям, повернули головы, но, едва увидели двоих вошедших, немедленно успокоились.

Тот из двоих, что был помоложе, курил. Как и подобает председателю, он занял место во главе стола; второй сел рядом с Матсоном, слева от председателя. Они молча кивнули. Тот, что помоложе, значившийся в избирательной карточке как Питер Николсон, а в свидетельстве о рождении — Петром Николаевичем, на всех производил безошибочное впечатление снискавшего уважение директора преуспевающей косметической фирмы. Костюм от Честера Барри, туфли — от Лоэба, галстук — от Теда Лапидуса. На заметке у правоохранительных органов он никогда не был и именно поэтому сидел теперь во главе стола. Себя он считал не преступником, а человеком, который хочет сохранить статус-кво.

Он был одним из группки миллионеров с юга, сколотивших состояние на торговле оружием. Возможности в этом бизнесе были поистине бесконечные: согласно второй поправке к конституции, ношение оружия было неотъемлемым правом каждого гражданина США, и правом этим пользовался каждый четвертый американец. Обычный пистолет или револьвер можно было купить всего за сто долларов, но цены на пулеметы и винтовки высшего качества, ставшие для многих патриотов символом престижа, достигали десяти тысяч долларов. Председатель и ему подобные продавали пистолеты и револьверы миллионами, а пулеметы десятками тысяч. Убедить Рональда Рейгана не мешать торговцам оружием не составило труда, но они знали, что добиться того же от Флорентины Кейн невозможно. Законопроект о владении оружием уже был принят — хотя и при отчаянном сопротивлении — палатой представителей, и теперь, если не принять неотложные меры, несомненно, будет одобрен и в сенате. Следовательно, во что бы то ни стало нужно было сохранить статус-кво, — потому председатель и сидел во главе стола.

Заседание он открыл официально, как сделал бы любой председатель, затребовав у своих людей отчеты. Первым был Матсон.

Большой нос качнулся, тяжелая челюсть задвигалась.

— Я подстроился к Первому каналу ФБР. — В период службы ФБР, готовя почву для преступной карьеры, Матсон украл из Бюро специальный портативный передатчик. Он выписал его будто бы для оперативной работы, а потом сообщил о пропаже рации. На него наложили дисциплинарное взыскание, и Матсону пришлось возместить ущерб, но это была скромная плата за право слушать переговоры агентов ФБР. — Я знал, что грек-официант прячется где-то в Вашингтоне. Он был ранен в ногу, и я решил, что в конце концов ему придется обратиться в одну из пяти городских больниц. Возможность того, что он пойдет к частному врачу, я отбросил сразу: это слишком дорого. А потом я услышал на первом канале эту сволочь Стеймза.

— Попрошу без резких выражений, — перебил его председатель.

В бытность Матсона агентом ФБР Стеймз наложил на него четыре взыскания, и смерть бывшего начальника его не огорчила. Матсон снова заговорил.

— Я услышал голос Стеймза по Первому каналу — он ехал в Медицинский центр Вудро Вильсона и по дороге звонил некоему отцу Грегори с просьбой навестить нашего грека. Шансы были невелики, но я решил рискнуть: вспомнил, что сам Стеймз — грек, ну а обнаружить отца Грегори было несложно. Я застал его перед самым уходом. Я сказал ему, что грека выписали из больницы и его услуги больше не понадобятся. Поблагодарил. Теперь, когда Стеймз мертв, эту версию отрабатывать никто не будет, а если и попытаются, это ничего не даст. Потом я отправился в ближайшую греческую православную церковь, украл рясу, куколь и крест и поехал в центр Вудро Вильсона. К тому времени, как я прибыл, Стеймз и Калверт уже уехали. От сестры в регистратуре узнал, что двое людей из ФБР возвращаются к себе в отделение. Подробно я не расспрашивал, чтобы меня не запомнили. Я узнал, в какой палате находится Казефикис, — проникнуть туда незаметно не составляло труда. Я проскользнул в палату. Он крепко спал. Я перерезал ему горло.

Сенатор поморщился.

— Вместе с ним в палате был черномазый. Рисковать было нельзя: он мог услышать и потом описать мою внешность. Поэтому я перерезал глотку и ему.

Сенатора затошнило. Он не желал смерти этим людям. Председатель же не выказал никаких чувств — в этом разница между профессионалом и любителем.

— Потом я позвонил в машину к Тони. Он подъехал к вашингтонскому отделению и увидел, что Стеймз и Калверт вместе выходят из здания. Я связался с вами, босс, и Тони выполнил ваши приказания.

Председатель протянул ему пачку денег: сто стодолларовых банкнот. Все работающие американцы получают жалованье согласно должности и вкладу в дело, и преступный мир здесь не исключение.

— Тони.

— Когда эти двое вышли из старого здания почтамта, мы, как было велено, последовали за ними. Они ехали по Мемориальному мосту. Немец их обогнал и здорово опередил. Как только я понял, что они собираются сворачивать на шоссе Джорджа Вашингтона, как мы и предполагали, я по передатчику сообщил об этом Гербаху. Он выключил фары и стал ждать в засаде под деревьями на средней полосе в миле от нас. Потом включил фары и стал съезжать с вершины холма на двустороннее шоссе, против движения. Как только машина федералов миновала Петлистый мост, он выскочил прямо перед ней. Я прибавил скорость, зашел вперед слева от них и ударил их вскользь на семидесяти милях в час. В это время чертов болван немец ударил им в лоб. Остальное вы знаете, босс. Не дергайся он, — презрительно закончил Тони, — немец был бы сегодня здесь и отчитался бы лично.

— Что ты сделал с машиной?

— Я поехал в мастерскую к Марио, сменил блок цилиндров и номерные знаки, отрихтовал крыло, перекрасил ее и отогнал в другое место. Случись хозяину увидеть собственную машину, он ее не узнает.

— Где ты бросил машину?

— В Нью-Йорке. В Бронксе.

— Хорошо. В городе, где убийства происходят каждые четыре часа, полиции недосуг заниматься поисками пропавших машин.

Председатель бросил на стол новую пачку денег. Три тысячи долларов потрепанными пятидесятидолларовыми банкнотами.

— Не расслабляйся, Тони, нам скоро опять понадобится твоя помощь. — Он не уточнил, в чем будет заключаться новое задание, и просто назвал следующего: «Суан». Потом затушил сигарету и закурил новую. Все глаза теперь обратились на молчаливого вьетнамца. Он говорил по-английски хорошо, но с сильным акцентом. К тому же, как многие образованные азиаты, он имел привычку опускать определенный артикль, от чего его речь звучала странно отрывисто.

— Я был с Тони в машине весь вечер, когда мы получили приказ ликвидировать двух человек в «форде»-седан. Мы следовали за ними по мосту и автостраде. Когда немец выскочил перед «фордом», я за три секунды прострелил обе задние шины. После этого они уже не смогли справиться с управлением.