Возможно, сейчас где-то над шпилями Рошена ослепительно сверкают золотые крылья дракона, и само чудовище несется куда-то в быстром полете. Даже стрела, спущенная с тетивы, не летит так быстро, даже кремень не высекает такого жаркого пламени, какое рвется в приступе гнева из изящных ноздрей невыразимо красивого бледнолицего аристократа. Возможно, сейчас где-то в доме зажиточных горожан золотой змей, задевает крылом окно, а через подоконник перепрыгивают уже стройные ноги, обутые в сапоги с блестящими пряжками, и юный, таинственный кавалер протягивает девушке руку, произнося: «пойдем со мной, я — господин смерть, но я могу пронести тебя в полете над миром и показать тебе такие чудеса, каких в жизни без меня ты не увидишь». И, конечно же, любая обольщенная дева пойдет с ним. Ей не важно, что падение со звездной высоты будет болезненным и смертельным, главное, что миг полета превратит последнюю ночь жизни в воплощенную мечту.

Думая обо всем об этом, я быстро заснул и, кажется, видел во сне, как гладкое, блестящее, словно отлитое из червонного золота крыло касается шпиля ратуши, но уже не в Рошене, а здесь, в городе, в котором нахожусь я. Еще немного и в ночи, плотным покровом окутавшей Виньену, вспыхнет огонь. Если из ноздрей парящего высоко над крышами дракона на этот раз снова вырвется неугасимое пламя, то вместе с городом сгорю и я, но за окнами так и не взорвался столб небесного огня, не загорелись мостовые и фасады тесно прижатых друг к другу зданий. Мои щеки не обжег огонь, ворвавшийся в окно. Все было спокойно. Город остался нетронутым. А ведь я даже во сне с трепетом ожидал, что пробудит меня ощущение свинцовой тяжести от почти неуловимого присутствия рядом Эдвина. Когда я проснусь, он уже будет сидеть рядом, неизвестно как проникнув в мою спальню, и его горячее, мгновенно воспламеняющиеся дыхание обожжет мне лоб, оставит на гладкой коже под челкой несмываемую дьявольскую печать.

Я проснулся от давящего ощущения, что в комнате кто-то есть, кроме меня, но не Эдвин. Первым делом я скорее ощупал свой лоб, но ни ожога, ни шероховатости на нем не было. Кажется, печать огня меня миновала. А ведь сон был таким реальным, будто Эдвин, и вправду, сидит у меня в изголовье и медленно, как герой сновидения наклоняется ко мне, чтобы своим вздохом опалить мне лицо.

— Где же ты, златокрылый демон? — то ли с испугом, то ли со злостью прошептал я в пустоту. Сам не знаю почему, но в этот миг мне почему-то захотелось назвать дракона не демоном, а певцом ветра, наверное, из-за того, что вой ветра за окном напоминал мелодичный, богатый оттенками свист одиноко взмахивающих в ночи золотистых крыльев.

— Он здесь, всего в каких-то нескольких милях от тебя, в своем логове, со своим фаворитом, своей коллекцией сокровищ, оружия и картин, в окружение ничего не подозревающей свиты, — четко и яростно прошипел кто-то, кого я не мог рассмотреть в густой непроницаемой тьме.

Свечи у меня не было, ночника тоже. Никакого источника света, кроме озаренного далекими отблесками ночных огней окна в комнате, не имелось, но я смело приподнялся в постели, чтобы пойти навстречу тому, кто заговорил, и хотя бы на ощупь определить, кто же он, но тут уже знакомая сильная рука наручником сдавила мое запястье. Я тут же узнал шероховатую, покрытую ожогами ладонь, с пожелтевшими длинными ногтями и стальной хваткой.

— Снова вы? — не удивленно, а обвиняюще воскликнул я. Можно ли было подумать, что после всего происшедшего странный наставник, вторгшийся в поместье де Вильеров, будет продолжать преследовать меня и отыщет даже вдали от дома.

— Что вам нужно? — я попытался вырвать руку, но, конечно же, не смог. Высокий, крепко сложенный и одетый в лохмотья силуэт, как и прежде, источал невероятную, неодолимую силу. Человек, вроде меня, попросту не мог ему противостоять.

— А что нужно тебе? — прохрипел чуть ли не мне в ухо опостылевший, суровый и настойчивый голос. — Ты собираешься отпустить своего врага на все четыре стороны? Чтобы еще дюжины, сотни братьев, таких, как ты, остались без сестер, а женихи без невест? Конечно, твоя эгоистичность похвальна, нельзя же все время думать о других. Они сами должны позаботиться о том, чтобы отвратить от себя беду, но за себя-то, по крайней мере, ты должен отомстить.

— А вот кто отомстит за мой пепел, если дракон сожжет мстителя дотла, — во мне еще нашлись силы для черного юмора, несмотря на то, что обожженное, полуприкрытое тьмой лицо моего советчика в этот миг выглядело необычайно зловещим.

— Неужели ты струсил? — злобно и презрительно отозвался все тот же хриплый голос из темноты. От этих звуков по спине побежали мурашки, и даже духи, следовавшие за мной, наверняка, испугались, заслышав их.

— Струсил? Никогда, — воодушевленный собственной бравадой, я поднял голову и посмотрел прямо в пылающие где-то во тьме, как уголья в раскаленный печи, глаза. — Я всего лишь стал разумнее и вместо того, чтобы кидаться на рожон предпочитаю выждать удобный момент.

— Умно, умно, ничего не скажешь, — желтоватые длинные ногти постучали по резному столбу кровати и, кажется, оставили на дереве царапины, так что долгий стучащий звук вышел резким и отвратительным.

Я так и не смог уловить, есть ли в голосе собеседника ирония, или он, действительно, задумался над тем, что глупец, слушавший его советы, сумел все-таки поумнеть и теперь стоит отпустить ему похвалу или льстивыми, коварными речами попытаться свести с пути истинного. Во всяком случае, он наконец-то понял, что бесполезно заставить меня сделать что-то угрозами.

— Знаешь, что я хочу тебе предложить? — спросил вдруг он, и в оскале блеснули ровные длинные, как клыки, зубы.

— Какую — нибудь очередную пакость?

— Ни в коем случае, — возразил он. — Это будет не уловка, а всего лишь измененная к наибольшей выгоде военная стратегия. Ведь ты ведешь войну, не так ли ты? Ты чувствуешь себя рыцарем, охотником, драконоборцем. Ты выжидаешь в засаде, а вместо того, чтобы выжидать, гораздо лучше было бы нанести меткий, безошибочный удар в тот миг, когда противник менее всего этого ожидает.