— Пошли в гостиницу! Мне кажется, у нас мало времени.

Без всякой внешней причины ноги стали тяжелыми. Каждая следующая мысль казалась противнее предыдущей, а от желания спать начинало подташнивать. Минуты растягивались, и в груди закручивалась болезненная пружина.

Ли была не лучше, мать сутулилась и волочила ноги. Такое нечасто с нею случалось, мать считала обязательным ходить всегда прямо, с немного запрокинутой головой (чем старше ты, тем голова должна быть выше). Ник расчехлил свой фотоаппарат, сделал несколько снимков и взял мать под руку. Голый локоток Ли оказался сухим и горячим, он просто заскользил в его потной ладони.

Пиво купили уже возле гостиницы и пили его молча, устроившись на маленькой каменной скамейке. От пива в голове совсем помутнело. Город вокруг казался сделанным из погнутой наждачной бумаги. Полуголые люди, бредущие с пляжа, казались беззащитными (у каждого третьего неизменно голова повязана мокрым полотенцем, как при головной боли), среди ярких тряпок курортников мелькали черные платья местных женщин.

Иногда мелькала винтовка, патронташ, как в фильме про революцию, крест-накрест охватывающий голую волосатую грудь. Торговали чачей в пластмассовых бутылках из-под «пепси-колы». И повсюду, так же, как и Гудауте, так же, как в Новом Афоне, ленивые собаки: налившаяся шерсть, слюна, стекающая с клыков в горячую пыль.

Женщина-администратор оформила им номер на двоих. На этот раз не было ни косых взглядов, ни излишнего любопытства. Ник понял: мать устала и им глядит старухой, какие здесь могут быть двусмысленности.

Среди зеркал и белых пустых кадок, поднимаясь по лестнице, застланной ковром, наверх, на третий этаж, Пик уговаривал себя:

«Нужно проснуться, нужно взять себя в руки… Я немного посплю и потом… Потом попытаюсь… Не нужно (шло пить пиво… — Он с трудом поворачивал голову среди золотых номеров на дверях в прохладной тишине, тормозил, волочил ноги по зеленому ковру. — Мира где-то здесь… — Он очень хотел встать под душ, плюхнуться на чистую наволочку лицом вниз, он устал. — Потом… Чуть позже… Почему я не спросил у администратора? Можно было посмотреть по списку. Нужно спуститься в холл… Нужно посмотреть… Потом… Чуть-чуть позже… Сначала под душ».

Сквозь голубые тонкие занавески просвечивало солнце. Повернув ключ в замке, Ник заставил себя подойти к окну. Внизу под окном гостиничная площадь. Площадь была пуста. Серый маленький фонтан. Сверху фонтан показался кривым, он не работал. У дверей гостиницы стояли две машины. Машины болезненно для глаз блестели.

— Господи, — вздохнула Ли. — Господи… Как хорошо!

Она сбросила на стул вещи. Скомканная, пропитанная потом блузка свалилась на пол. Ник услышал, как зашумела вода в ванной. Возле машины появились двое мужчин.

— И все-таки зачем мы сюда приехали? — сквозь шум воды уже немного другим, оживающим голосом спрашивала Ли. — Ты можешь мне сказать?

— Могу!

Ник опустил штору. Он встал в дверях, рассматривая мать. Ли, зажмурившись, стояла под широким потоком воды, она уже не казалась старухой. Блестели ее маленькие, чуть приподнятые, как у девочки, груди. Блестело лицо, чуть подрагивал плоский живот, и только коричневатость больших сосков напоминала, что когда-то в этой груди было молоко.

— Не стыдно тебе? — спросила она.

Ноги были все-таки очень тяжелы, и он облокотился на косяк двери. Как и на пляже, Ли не открывала глаз. Раздваивая прозрачный поток, ее рука медленно двигалась по бедру.

— Слушай, Ник, я очень старая?

— Почему? — он тряхнул головой, улыбнулся. — Нет, ты не старая!

Внизу за окном завелся мотор. Мужской голос что-то крикнул громко по-грузински.

— А есть разница в ощущениях?.. — она приоткрыла один глаз.

— Какая разница?

Он прислушивался. Он почему-то подумал, что эти двое парней сейчас усаживают в машину Миру. Представил себе, как ей заломили за спину руки и толкнули на заднее сиденье, он даже услышал ее отдаленный всхлип, но не нашел в себе силы отвести взгляд от мокрого крестика, застрявшего между этих твердых грудей, от этой полуслепой улыбки сквозь бегущую воду.

— Ну, если ты смотришь на женщину… — она перешагнула низкий белый бортик и взяла полотенце. — У тебя же есть женщины?

Ник кивнул. Внизу взревел мотор.

«Какая это была машина? — подумал Ник. — „Оппель“! Новенький „оппель“, ярко-желтый новенький „оппель“».

Она присела на край постели, потянулась к одежде, по одеваться не стала. Дернула головой, прищурилась ехидно (все-таки душ на Ли подействовал отрезвляюще).

Вот, например, ты видел эту Миру раздетой? — Послушно Ник покивал. — И видел меня… Скажи, по ощущение… — Она все-таки немного затягивала слова. — Ощущение такое же?

— Другое! — сказал Ник. — Совсем не то!..

«Она хотела спросить, хочу ли я ее как женщину? Но не смогла. Может быть, я придумываю, может быть, она хотела спросить что-то другое… Не потерять только… Новенький желтый „оппель“. Двое бородатых парней. По виду грузины. Почему я решил, что они увезли Миру?»

Звука мотора уже не было, он затих в глубине улицы. За окном ругались истошно какие-то женщины.

— Извини, ма, я тоже хочу политься. Спать хочу…

Стоя под душем, он представил себе, как из дверей гостиницы вывели Миру, как ее силой посадили в машину. Он откручивал и откручивал холодный кран, но вода все равно была горячей. Он вышел, промокнул тело полотенцем. Ему хотелось плакать. Ли лежала на спине. Она так и не оделась, только накрылась простыней.