Однажды развернулась небывалая баталия вокруг картины с Лениным, считавшейся спорной. Тимошин прикрепил к картине Жукова в качестве консультанта, считалось, что картина под его руководством будет дорабатываться. Ежедневно появлялся Жуков у картины и делал "ценные" указания. Автор ничего не изменил в картине за все время "доработки", он неторопливо прокрывал ее лаком, дабы скоротать время в ожидании всякого рода высоких гостей, которых "таскал" к картине Тимошин. Консультант был удовлетворен работой над картиной. Появляясь, он начинал живчиком вертеться, потирать быстрые ручки, а в довершение, в ленинской быстрой манере начинал чиркать карандашом на каком-либо клочке бумаги, ставя новую задачу. Одно обстоятельство в картине было неприемлемым: Ленин продолжал орать с трибуны во всю глотку. Автор решительно отказался закрыть рот. Если, заявил он, не удалось заткнуть рот Ленину при жизни, то какой же резон делать это теперь?

И вот как-то в выставочном зале на Беговой, где висела картина, в который раз появился, шумно дыша, в стальном, с иголочки, костюме, Жуков. Его мятое, жабье лицо с бусинками глазок было решительным и озабоченным. Предстоял окончательный разговор. Автор был вежлив и непреклонен. И тогда Жуков, брызжа слюной, закричал:

– Ле - нин! Ле - нин! Он же дво - ря - нин, понимаешь, дво - ря - нин! Благородный, красивый человек! А что там?
– показал на Ленина, - ХЛЕ - БА - ЛО, ХЛЕБАЛО!

4 июля 1975

Иерусалим

Дорогие Мура, Алик!

...У нас все нормально, ходим на иврит...

В воскресенье приглашают меня для переговоров о работе в Национальный музей, у меня есть сформулированная идея - книга-монография о художниках, прибывших в последние годы. Эту тему я уже начал разрабатывать, написав 2 статьи, впечатление после публикации хорошее, хотят устроить, обеспечить и т.д.

Работа интересная, я намерен собирать материал во всех случаях, и если под эту идею получу должность или стипендию - дело будет вполне реальным. Для Люси пока нет ясности, точнее, есть, но безрадостная - работой не пахнет, все, что имеет отношение к русскому языку, забито давно.

Многие знакомства не удается реализовывать, живем не в городе, а это все меняет, хотя автобусы позволяют в полчаса быть в любой точке города, так и не повидался здесь с теми художниками, кто симпатичен мне: ульпан, дети, впечатления - все требует сил, да еще масса бюрократической суеты с бумагами, деньгами, кредитами. Люся временами паникует, скулит, но не пришло время подбивать бабки, рано делать выводы - все очень противоречиво. Просто некоторые вещи обрели реальность. Расставание с близкими - навсегда; война, инфляция; национальные и религиозно-обрядовые вещи не то, чтобы рядом - мы в них и это тоже - навсегда.

Есть другой ход - в определенной степени практически возможный только в ближайшие два года, но только тогда, когда оплатишь все расходы, начиная с первого билета, а для этого нужны большие деньги, все время и силы уйдут на них.

...В Мюнхен уехала семья из нашего ульпана - жена русская, так здесь есть легенда, что уехали, запродав свои души церкви, разумеется, православной. Я пытался развлечься, пытаясь узнать тариф на душу мусульман, католиков, др., с тем, чтобы узнать наибольшую цену. Все было принято почти всерьез, шуточки такого рода здесь не проходят.

...Сейчас я слышу пение из синагоги, она через улицу - там начался шабат. Умиление первых дней прошло и ясно только одно: если я еврей, то кем же населена страна - кто они? Но когда они есть истинные, а мы, сабры утверждают, что нет, то трудно возразить - ведь они здесь родились, на своей земле.

15 августа, пятница

Иерусалим

Дорогая Миля!

Сегодня я впервые в это время дома за два месяца: дежурил в шабат в американском пансионате, почти три недели был занят отделкой квартиры в городе, дежурил в будни (шомерил в кооперативе миллионеров). Практически три недели я не был дома, пропустил четыре занятия ивритом. Сейчас вдвое легче: квартира закончена, заработали по тысяче лир. Есть еще заказы на ремонт - работа сделана отлично, да и материалы здесь отличные, работать с ними много легче, но необходимо передохнуть, подогнать язык. Шомерство дает сейчас около полутора тысяч в месяц, через месяц заканчивается официальная часть стипендии - пять месяцев. Затем, если нет работы, каждый месяц надо просить и стипендию дают еще пять месяцев.

С работой у меня как будто бы уладилось, берут экспертом в национальный музей Израиля. Возможно, произойдет чудо, о котором и не мечтал. Случилось так, что моя первая статья о выставке "Олим-1" после перевода на иврит произвела не только благоприятное впечатление (переводчиком в том разговоре был Юра и очень мрачно переводил непривычные для его слуха слова лестных, почти восторженных оценок в мой адрес), но и доказала, что я именно тот самый человек, за которого выдаю себя. Первая работа натолкнула на идею - заняться художниками-эмигрантами, поначалу русскими. Год спустя музей или берет меня в штат, или нет. Это общий порядок для всех. Короче, если меня возьмут, будет верный год для самой интенсивной работы. Год для выяснения всех обстоятельств и возможностей, год для творческой работы и год для заработков, поскольку первые три года нет налогов, а затем нет и смысла зарабатывать более двух тысяч - все сжирают налоги.

Эта страна, как и следовало ожидать, самая прекрасная и нелепая в мире. Безусловно, самая интересная, хотя в ней не очень весело. Населена практически 84 народами, каждый из них - со своим языком и культурой, национальными и прочими привычками и условностями. Казалось бы - вавилонское столпотворение, ничуть не бывало. Воскрес язык Библии, "Танаха", и нет Вавилона, есть еврей, изучающий свой язык. Это - чудо, в которое так и не веришь. Целое государство говорит, даже глубокие старики, языком Танаха, умершим две тысячи лет назад и воскресшим сто лет назад под рукой еврея-мечтателя. Язык, который не перестаешь слушать как бесконечно разнообразную музыку или начинаешь ненавидеть как страшное, агрессивное чудовище.