В Ган-Тамар я обнаружил еще одного заезжего осла, привязанного к столбу перед помещением секретариата. По сравнению с этим толстым, белым самодовольным животным наша Гарбо выглядела Золушкой. Войдя в помещение, я узнал, что осел принадлежит рабби Гринфельду, который, запасшись хулой и прочими принадлежностями культа, совершает ежегодный объезд киббуцов, чтобы поженить тех, кто согласен подчиниться религиозному обряду. Благодаря этому обстоятельству Феликс был в веселом настроении. По-видимому, он еще не знал о нашей двусмысленной сделке с мухтаром. Его наводящие ужас очки лежали перед ним на столе, а неожиданно беззащитный взгляд заставил меня ощутить себя почти подлецом за мое намерение зажилить кожу и бензин: один Бог знает, когда мы сможем вернуть им все это! Но чего там, они богаты, а мы бедны, они только что приобрели для своей столовой полированные столы и стулья взамен скамеек. Феликс удовлетворил все мои просьбы с кислой улыбкой, а затем предложил посмотреть на «дурацкую церемонию», которая совершалась перед столовой. По дороге он объяснил извиняющимся тоном, что молодые соглашаются на эту «дурацкую церемонию» только в случае рождения ребенка или когда он ожидается, так как «диалектически несправедливо» было бы подвергать детей неприятностям, которые ожидают их в этом зараженном предрассудками мире. Перед входом в столовую рабби Гринфельд совершал брачный обряд над стоящей под хупой парой в рабочей одежде. Четверо ребят в шортах цвета хаки поддерживали столбы шершавыми от работы руками. Похоже это было на сцену из комической оперы, и все откровенно смеялись. Рабби, уткнувшись носом в молитвенник, старался ничего не замечать. Присмотревшись, я увидел, что невеста — это толстуха Пнина, много лет счастливо прожившая со своим Шмуэлем и родившая уже троих детей. Шмуэль стоял, ухмыляясь, среди публики. Видя мое удивление, он объяснил:

— Настоящая невеста на восьмом месяце беременности, ей неловко перед старым Гринфельдом, так что моя Пнина ее замещает. За последние два года она проделала это уже три раза. Старый Гринфельд близорук, а Пнине нравится выходить замуж.

Не без труда жениху удалось насадить обручальное кольцо на толстый палец Пнины. На том брачная церемония кончилась. Следующая пара дожидалась своей очереди. Когда они прошли под балдахин, Пнина незаметно передала им кольцо. Это единственное в Ган-Тамар кольцо обслуживало всех.

Мне старый Гринфельд нравится, и когда все кончилось, я подошел поздороваться. Он посмотрел на меня поверх очков в золотой оправе, пытаясь вспомнить, кто я такой. Я сказал, что я — сапожник из Башни Эзры, и он заметил:

— Да-да, новенькие. Тяжелая там жизнь, да, тяжелая. Ну, как дела?

Я сказал, что у нас три пары хотят жениться. Он вынул замызганную записную книжку, лизнул большой палец, полистал страницы и заявил, что он будет у нас недели через три. В этот момент подошел Феликс и сказал, что мой грузовик готов.

— Что-что, молодой человек, вы едете на машине? Тогда я отправляюсь с вами. Пусть отдохнет осел, а также мой геморрой.

Мы пустились в путь. Я вел машину, старик Гринфельд сидел рядом и с выражением блаженства на лице читал, невзирая на тряску, свою Библию, а хупа и прочие принадлежности лежали там же, где были бензин и драгоценные куски кожи. В спешке — Феликс просил вернуть грузовик до наступления ночи — я забыл одолжить у них обручальное кольцо, как мы это делали в подобных случаях. Кроме того, я вспомнил, что один из женихов лежит в больнице с дизентерией. Правда это было не важно, так как ему найдут замену. Единственное, что было важно, это печать старого Гринфельда на брачном свидетельстве, но с кольцом вышло неловко. Я откашлялся и стал объяснять рабби, что, поскольку мы не рассчитывали на его скорый визит, то не успели приобрести кольца. Он отложил Библию и посмотрел на меня поверх очков. У него были красные жилки в глазах и желтые никотиновые пятна в бороде.

— Я могу продать вам кольца [8] .

Он порылся в карманах черного шелкового кафтана и достал три кольца. Держа их на мягкой белой ладони, словно на ювелирной подушечке, он сказал:

— Чистое золото, по 18 каратов. Я продам их по шиллингу за штуку, а после церемонии откуплю у молодоженов за те же деньги.

— Очень любезно с вашей стороны, рабби, — сказал я.

— Давайте три шиллинга, молодой человек. Сделку надо совершать как следует.

— Но у меня их нет. Вы же знаете, у нас нет личных денег.

— Бетах [9] , — сказал он, — я всегда забываю, что имею дело с сумасшедшими.

— Моше, наш казначей, заплатит вам по приезде.

— Посмотрим, — сказал он с сомнением и спрятал кольца в карман. — Но учтите: не будет денег — не будет колец; не будет колец — не будет свадьбы.

Он сдвинул очки на нос и снова взялся за Библию. Старый Гринфельд живет в мире символических действий и игры. Но правила игры строго соблюдаются. Две тысячи лет верующие евреи оставляют в пасхальный вечер дверь открытой для прихода Мессии [10] и ставят для него лишний прибор. Уверяют друг друга, что в следующем году будут встречать праздник в Иерусалиме. Продают посуду, которая соприкасалась с хлебом, своим нееврейским соседям, а после праздника выкупают ее обратно. Все это одна лишь игра, однако этот упрямый ритуал объединял их в течение многовековых гонений. За их наивностью скрывалась хитрость, а за мистицизмом — тонкая проницательность. Мне бы хотелось знать, действительно ли старый Гринфельд не замечал, что совершаемые им брачные церемонии были сплошным надувательством, или просто притворялся.

Как будто читая мои мысли, он внезапно обратился ко мне:

— Ты очень бегло говоришь на иврите.

— Мы не пользуемся никаким другим языком.

Старый Гринфельд тоже говорил свободно, но с традиционным молитвенным напевом, как католический священник, который сошел с уэлсовской машины времени и, оказавшись в базарный день в римском предместье, обратился к торговкам рыбой на церковной латыни.

— Какой смысл в языке, если ты не читаешь Талмуда? — спросил он. — Знаешь ли ты, например, что сказал рабби Элиэзер из Цфата о Иоханане-сапожнике?

Следя за рытвинами на дороге, я признался в своем невежестве.

— Ой, — вскрикнул рабби при очередном толчке и придержал отороченную мехом шапку, — поезжай чуть медленнее, куда спешить? С Божьей помощью приедем вовремя. Так вот, о рабби Элиэзере из Цфата. Каждый раз, как он проходил мимо лавки сапожника Йоханана, он заходил к нему и читал главу из Библии. Иоханан радовался оказанной ему чести, хотя не слышал ни слова, потому что Бог создал его совершенно глухим. Ученики спросили рабби, в чем смысл того, что он делает. На что рабби Элиэзер ответил: