А зеленые и в самом деле на Новороссийск пошли. Еще одна бессонная ночь. На рассвете пришли покрытые инеем в Седьмую щель. Седые горы вокруг прячутся в густом тумане.

Свалились обессилевшие бойцы. Некого на пост послать.

Тут затрещали ветви кустарника, частый топот донесся.

— Кавалерия!..

В ужасе ринулись бежать, бросая котлы, пулеметы, мешки с крупой, шинели, винтовки.

А Сидорчук хохочет им в след.

— Да стой же! Это — стадо диких кабанов!

Стыдливо вернулись. В отчаянии повалились на землю…

Вылезли командиры на сопку. Наблюдают. Идут по шоссе на них войска пятью колоннами — пехота, артиллерия, броневики, грузовики, обозы.

Туман. Положение безвыходно: занять позицию — поздно, силы неравные.

Сидорчук предлагает броситься на них, разгромить и итти на Новороссийск: погибать — так с музыкой.

Долгое, томительное ожидание смерти…

Прошли мимо. Начали долбить снарядами Гузовую гору. Будто гора воевала. Будто мало гор на Кавказе.

Тут-то и послали Пашета в комитет за разрешением напасть на город.

Достояли до вечера, получили из города продуктов — подкрепились. Пост зеленых заметил на шоссе конный раз’езд белых из Абрау, останавливает:

— Что пропуск?

— Штаны, — признаются белые.

— Ну, слазьте.

Обезоружили их, перекололи.

А среди зеленых снова разложение. Местные из Абрау, Борисовки, Сукко и других деревушек не хотят уходить от хат. Мелким группам сидеть безопаснее, на мелкие группы облавы не ходят.

Местные отбиваются в чуждые кучки, тихо советуются. Уходят от своих.

— Прощевайте, товарищи.

— Куда же вы? Бросаете? Предаете?

Закипают страсти, ругань поднимается. Местные тоже возмущаются:

— Вам все равно, куда ни итти. А мы куда пойдем от своей семьи? К родимой мамушке?

Копают ямы. Выбрасывают комья земли. Для кого эти могилы? Почему так грустны около них зеленые?

Расходятся, словно после похорон. Немногие, осиротелые остались. Зарыли пулеметы. Свое спасение, свои надежды. Зарыли все, что можно было зарыть.

Пришел Пашет. Встречают его — Горчаков, Сидорчук, Иосиф, — криво улыбаются: «Вот и все, что осталось, человек полтораста и те стали тенями».

Комитет не разрешил нападать на город. Направил на Лысые горы.

Уныло пошли.

Раненых несут на носилках. Стонут они; голосом, полным слез, молят, чтобы их добили…

Пошли через окраину города, через Чеховку, почти мимо комитета, недалеко от ремесленной школы.

Прошли в колонне. Разведка, человек восемь, в погонах — впереди. Встретил их пост белых, окликнул:

— Что пропуск?

— Штаны, — отвечают зеленые.

Подошли, обезоружили белых. Отвели их за Чеховку, перекололи. Поднимаются на хребет. Ночь лунная — только бы на лавочке сидеть в обнимку с разлюбезной. Белые заметили их, подняли стрельбу — летят пули к зеленым, да поздно.

Пришли на бивак под Сахарной головкой, хотели убрать трупы товарищей — не нашли: видно, волки растащили. Начали искать зарытые запасы — все разворочено, крупа перемешана с землей.

Пошли дальше. Это был мучительный пятидесятиверстный переход под ледяным норд-остом, обледенелых бойцов. Они карабкались по снежным горам, не зная пути, без тропинок, без проводников. С’едали по три сырых картошки в день. Ночевали на снегу.

Каждые 10–15 минут останавливались отдыхать. Весь путь их был усеян отставшими больными. Вырывали им товарищи вблизи горных хуторов ямы, кое-как мастерили землянки и покидали их.

Подошли к Марьиной роще — оттуда принесли картошки, муки. Подпольный комитет прислал из Новороссийска с Марусей полпуда сала и полпуда табаку. Отдохнули, подкрепились — и повеселели.

Сидорчук пошел с Марусей в Геленджик. Пашет пытался задержать его — тот заупрямился: ничего ему не будет. Ушли и не вернулись. Горчаков заболел. Отстал. Иосиф тоже отстал.

Повел пятую группу на Лысые горы Пашет. Единственный никому неведомый среди сроднившихся зеленых. И он — их командир. Что за человек? Его выбрали, потому что он пришел из подполья. А разве в подполье не затесываются? Вид шпика: черная шляпа, летнее пальто. Оборвался, да ведь иначе и не влезешь. Пальто затянута веревкой; грудь на-распашку; под пиджаком — рваная, грязная сорочка. Маленький, невзрачный, а жесткий. Торопит. Знает: чем решительней итти, тем легче, тем скорее конец испытаниям, тем дальше уйдут от облав. Жесткий; взгляд ледяной. Шпик. Ропот поднялся: «Что за человек, почему он командует?»…

Остановились ночевать в нескольких верстах от Лысых гор, заметили следы картофельного поля, набросились, начали копать из-под снега гнилую картошку — и есть…

Утром послали разведку вперед. Пошли следом. Снег ослепительно сверкал от солнца; было тепло, празднично. Деревья торжественно замерли в своем серебристом уборе. Казалось, вся природа ликовала, радуясь спасению кучки героев, перенесших нечеловеческие муки, дерзнувших состязаться с колоссом — врагом в его стане, когда фронт был под Курском. Бой на Гузовой горе разнес славу о зеленых. Это был первый их страшный удар.