Стахурский взглянул на часы. С тех пор как Вервейко увел свою группу, прошло пятнадцать минут. Еще минут десять — и он будет у цели.

— А на правом?

— Спокойно, товарищ майор. Иванов-второй сейчас сообщил, что вышел на линию второй возвышенности.

— Молодец! — сказал Стахурский. — Выходит, это он косил их с фланга, а я думал — это моя работа. — Стахурский радостно улыбнулся. — Дай мне Иванова-первого.

— «Подснежник»! «Подснежник»! — крикнул телефонист. — Иванов-первый на проводе! — Он протянул Стахурскому трубку.

— Иванов! — сказал Стахурский. — Держись еще минут пятнадцать, не пускай ни одного фашиста в воду, потом мы всех их возьмем. Только пятнадцать минут!

— Если у меня через пятнадцать минут останется в живых хоть один боец, они не пройдут! — крикнул Иванов-первый так, что затрещало в трубке.

Стахурский вытер пот. Кажется, несколько минут до начала новой атаки можно будет передохнуть.

— Товарищ майор! — услышал он голос Палийчука.

Он оглянулся и увидел на пороге Палийчука и вестового, которого посылал на берег. Только сейчас он вспомнил про английскую сторону, стрельбу и человека в воде.

— А! — сказал Стахурский и пригрозил Палийчуку кулаком.

Палийчук стыдливо скосил глаза в сторону. Он знал, за что грозит ему майор — за подзатыльник, которым он наградил этого прыщавого на мосту. Но Палийчук был доволен собой — все же стукнул этого гада по затылку. Хоть немного отлегло от сердца.

— Что там случилось? — спросил Стахурский. — Почему началась перестрелка? Кто переплывал реку? Жив?

Вестовой кивнул головой на дверь:

— Здесь он, утопленник, сидит и дрожит: вода очень холодная. Да и напугался. Слова не может выговорить.

— Англичанин?

— Навряд ли, товарищ майор. Неказистый, и одежа на нем штатская. И выглядит как штафирка. Да вы поглядите сами. — Он крикнул в переднюю: — Эй, ты, рекордист водного спорта! Иди-ка сюда, познакомиться надо!

Съежившаяся, дрожащая, невзрачная фигура показалась из сумрака передней.

Вошедший дрожал от холода. Одежда прилипла к его телу; около ног, на полу, сразу образовалась лужа. Шапки на нем не было, волосы облепили голову. Небольшие усики, тоже мокрые, свисали до самого подбородка. У него зуб на зуб не попадал.

— Дайте ему плащ-палатку! — приказал Стахурский. — Он же окоченел! И принесите…

Стахурский не закончил фразу и медленно поднялся с пола.

— Погодите, погодите, — прошептал он, потом вскрикнул: — Это вы?

Человек с реки смотрел на Стахурского, его взгляд еще не выражал ничего, кроме крайнего страдания от смертельной стужи, сковавшей все его существо.

— Ян! — вскрикнул Стахурский.

В глазах человека с реки промелькнул какой-то живой огонек. Но это еще не был осмысленный взгляд живого человека.

— Пахол!

Стон — не то стон, не то тихий вздох — вырвался из груди человека. Он сделал шаг вперед и вдруг с громким стоном покачнулся навстречу Стахурскому, простирая руки вперед.

— Пахол, это вы?

Это еще не был Пахол, это был еще только человек с реки, охваченный лихорадочной дрожью, но он уже дотронулся руками до Стахурского, уже ощупывал его — и руки его безостановочно дрожали то ли от холода, то ли от того, что он не мог поверить, что перед ним не привидение, а живой Стахурский. Он схватил обеими руками руку Стахурского, ощутил ее живое тепло, силу, и тогда Пахол вдруг припал к руке Стахурского и рыдания вырвались из его груди.

— Ян! Откуда? Значит, вы тогда не погибли?

— Знакомые? — изумленно промолвил Палийчук. — История!

А Пахол все плакал, не сдерживая и не скрывая своих слез. Тело его содрогалось. Стахурский гладил его мокрые волосы, не зная, что делать.

— Принесите шинель! — приказал он. — Скорее! И дайте глоток водки — он замерз!

Вестовой принес шинель и хотел набросить ее Пахолу на плечи, но Стахурский отстранил его.

— Нет, нет, разденьте его, вытрите раньше, потом наденете на сухое. Успокойтесь же, Ян!

Он хотел отстранить от себя Пахола, чтобы дать вестовому возможность переодеть его, но Пахол изо всех сил сжал его руку, прижимаясь к ней головой, и его нельзя было оторвать.

— Успокойтесь, — повторял Стахурский, — успокойтесь. Вы опять с нами. Тут у нас бой, как видите, бой после войны…

Стахурский не знал, о чем еще говорить, — он сам был очень взволнован неожиданной встречей.

Наконец Пахол выпустил руку Стахурского и дал себя раздеть. Он стоял посреди комнаты, заставленной мебелью и засыпанной штукатуркой, не стыдясь своей наготы, не замечая ее. Он все еще дрожал, весь синий от холода. Палийчук накинул шинель на его дрожащие плечи.