— Вы… — прошептал Пахол, когда обрел, наконец, дар речи, — это вы, товарищ комиссар? Неужели это вы?

— Быстренько рассказывайте, — попросил Стахурский, — рассказывайте скорее, а то может опять начаться атака.

Он посмотрел в окно. В центре было спокойно. Бойцы снова заняли линию обороны на гребне первой возвышенности.

— Откуда вы? Значит, вам удалось спастись?

Пахол стоял перед Стахурским, шинель на нем почти касалась пола. Глаза его горели, как у безумного, он был страшно худ, щеки его запали.

Но он не ответил на вопрос и в свою очередь спросил:

— Разрешите спросить, товарищ Мария погибла тогда, когда подожгла бензин?

— Нет, — ответил Стахурский, — Мария вернулась, выполнив порученную ей операцию. Она жива и до последнего дня войны была в армии.

Пахол глубоко вздохнул. На мгновение он закрыл глаза, и в это время по лицу его пробежала еле заметная улыбка. Это была улыбка облегчения: должно быть, все это долгое время Пахол жил со страшным угрызением совести: Мария погибла, потому что пошла на диверсию одна.

— С вашего позволения, — прошептал Пахол, — я благословляю вас за слова, которые вы сейчас сказали мне.

— Вы отыскали своих родных?

— Да, нашел, — ответил Пахол. В его голосе прозвучали тоска и боль.

— Где же они? И как вы очутились здесь?

Телефонист прервал их:

— Капитан Иванов-первый докладывает, что у него тридцать человек и они уже ногами в реке.

Стахурский посмотрел на часы: прошло еще десять минут. Но когда Вервейко выйдет на гребень третьей возвышенности и атакует правый фланг противника с тыла, они еще сильнее нажмут на Иванова-первого. У них другого выхода не будет: или погибнуть под огнем Вервейко, или броситься к реке. Иванову-первому, конечно, нужно подкрепление, чтобы выдержать этот отчаянный напор смертников. Стахурский скользнул взглядом по комнате: кроме него, было еще пятеро — Палийчук, ординарец, вестовой, телефонист и радист.

— Самый раз майору Джонсону ударить им во фланг, — сказал Стахурский.

Палийчук сердито проворчал:

— Обойдемся без них, черт бы их побрал! В Сталинграде мы их не звали. Тоже было дело на берегу реки…

— Товарищ Тагиев, и вы, — обратился Стахурский к ординарцу и вестовому, — отправляйтесь к капитану Иванову-первому.

Сержант и солдаты откозыряли и вышли.

Палийчук подошел к окну. Не ожидая приказа, он занял место у пулемета, где раньше был ординарец.

Стахурский снова взглянул на часы.

— Значит, вы нашли свою семью, — рассеянно сказал он Пахолу. — Отчего же вы очутились здесь?

Он говорил с Пахолом, но видел перед собой склоны возвышенности и полосу леса, из которого гитлеровцы ежеминутно могли снова броситься в атаку. Он говорил с Пахолом, но слышал только стрельбу на левом фланге и тиканье часов у себя на руке. Почему же не выходит на гребень над ущельем Вервейко с группой последних бойцов?

— Она в концлагере, — сурово произнес Пахол. — В Зальцбурге.

— Кто в Зальцбурге? — рассеянно спросил Стахурский.

— Жена, — сказал Пахол, — Маричка. А дети умерли. В концлагере.

— «Мальва» слушает… — бубнил телефонист в углу.

— Дети умерли, — машинально повторил Стахурский.

Он понимал трагический смысл сказанного, но не находил слов, чтобы выразить свое сочувствие несчастному Пахолу, в голове его была только одна мысль: почему запаздывает Вервейко?

— Но теперь ведь в Зальцбурге англичане, — сказал он. — Вероятно, вашу жену уже освободили…

— Нет, — мрачно произнес Пахол. — Ее не выпустили. Маричка принимала участие в восстании против фашистов, которое произошло в лагере. А теперь англичане проверяют всех, кто участвовал в нем.

— Вот оно что, — сказал Стахурский. — Но что там проверять, если она приняла участие в восстании? Восстание же было против фашистов. Ее скоро освободят, будьте спокойны.

— Англичане подозревают, что это восстание против немцев подняли коммунисты, поскольку им руководили пленные красноармейцы. И они не хотят выпускать коммунистов из лагеря, боятся, как бы их идеи и здесь не нашли сочувствия у народа.

— Что вы говорите, Ян? — Стахурский оторвался от часов и посмотрел на Пахола, в глазах его было удивление. — Впервые слышу подобное.

Палийчук сердито отозвался от пулемета:

— Свой к своему, товарищ майор. Я же говорил…

— Можете мне поверить, товарищ майор, — сказал Пахол. — Я только что оттуда. А Маричка осталась там.

Стахурский смотрел на часы. Отчего не дает о себе знать группа Вервейко?

Стрельба на левом фланге не утихала.

— Так… Что же вы там делали, Ян? — спросил Стахурский, не отрываясь от циферблата.

— Пока были немцы, я прятался у австрийских шоферов. А когда пришли английские войска, мне наконец удалось повидать Маричку.