Мой отец кинулся к юноше и увидел, что тот встряхнулся и встал на ноги.

И он обрадовался своему освобождению и воскликнул:

– Свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммад - посланник Аллаха, да благословит его Аллах и да приветствует!

А колдунья вошла в покои (а мой отец к тому времени вернулся на прежнее место) и сказала:

– Выходи и не возвращайся сюда, иначе я тебя убью!
– и закричала на мужа.

И юноша вышел.

А колдунья вернулась к куполу, сошла вниз и сказала:

– О господин мой, выйди ко мне, чтобы я видела твой прекрасный образ.

И отец сказал ей слабым голосом:

– Что ты сделала? Ты избавила меня от ветки, но не избавила от корня!

– О мой господин, о мой любимый, - спросила она, - а что же есть корень?

И отец воскликнул:

– Горе тебе, проклятая! Что я тебе должен все объяснять, подай мне кувшин с джином и скажи слова, которые ты говорила, я сам все сделаю! Иди же и принеси его скорей мне!

47.

Продолжение рассказа третьего узника

Таким образом я, со своей женой Ситт Шамсой прожили у шейха Насра еще три месяца, проводя время в еде, питьё, играх и великом веселье. А потом, через три месяца, я спал и увидел свою мать, которая печалилась обо мне, и кости её стали тонки, и тело её исхудало, и цвет её лица пожелтел, и состояние её изменилось, а я был в хорошем состоянии. И когда моя мать увидела меня в таком состоянии, она сказала: "О дитя моё, о Хасан, как ты живёшь на свете, благоденствуя, и забыл меня? Посмотри, каково мне после тебя: я тебя не забываю, и язык мой не перестанет поминать тебя, пока я не умру. Я сделала тебе у себя в доме могилу, чтобы никогда не забыть тебя. Посмотреть бы, доживу ли я, о дитя моё, до того, что увижу тебя со мною, и мы снова будем вместе, как были".

И я пробудился от сна, плача и рыдая, и слезы текли по моим щекам, как дождь, и стал я грустным и печальным, и слезы не высыхали, и сон не шёл ко мне, и я не находил покоя, и не осталось у меня терпения. А когда наступило утро, вошел ко мне шейх Наср и пожелал доброго утра и стал со мной разговаривать по своему обычаю, но я не обращал на него внимания. И он спросил жену, что со мной, и она ответила:

– Не знаю.

И тогда шейх сказал ей:

– Спроси его, что с ним?

И царевна подошла ко мне и спросила:

– Что случилось, о господин мой?

И я вздохнул и затосковал и рассказал ей, что видел во сне, а потом произнёс такие стихи:

Смущены мы, что делать нам, мы не знаем,

И к сближенью желанному нет дороги.

Умножает над нами жизнь беды страсти,

Что легко в ней, то кажется нам тяжёлым.

И жена рассказала шейху, что я ей говорил, и, услышав эти стихи, он пожалел меня в моем положении и сказал:

– Сделай милость! Во имя Аллаха, отправляйся в твою страну, и заботься о девушке.

– Слушаю и повинуюсь!
– отвечал я.

А потом Ситт Шамса попросила свою одежду и сказала:

– О шейх Наср, прикажи ему дать мне мою одежду, чтобы я могла её надеть!

И шейх Наср сказал мне:

– О Хасан, отдай её одежду!

И я отвечал:

– Слушаю и повинуюсь!

И я поспешно поднялся и вошёл во дворец и, принеся одежду Ситт Шамсы, отдал её девушке. И та взяла от меня одежду и надела её и сказала:

– О муж мой, садись мне на спину, закрой глаза и заткни уши, чтобы не слышать гуденья вращающегося небосвода. Схватись руками за мою одежду из перьев, сидя у меня на спине, и берегись упасть.

И, услышав её слова, я сел ей на спину.

И, когда она собралась лететь, шейх Наср сказал ей:

– Постой, я дам вам золота и камней и драгоценностей из тех, что есть во дворце.

И девушка стояла, пока шейх Наср не насыпал два мешка золота и два мешка камней и два мешка драгоценностей и мешок пряностей и еще немного сверх того, и он поручил ей заботиться обо мне, а затем простился с нами.

И потом Ситт Шамса взлетела, в тот же час и минуту, и помчалась по воздуху, точно дуновение ветра или блистающая молния. И с той минуты, как Ситт Шамса взлетела, она летела, не переставая, от зари до послеполуденного времени, и я сидел у неё на спине. А после полудня показался вдалеке город с башнями и минаретами, и я узнал в нем Басру, и сердце мое возрадовалось, и дух мой поднялся, и плечи расправились, а глаза же, напротив, окропились слезами.

48.

Продолжение рассказа седьмого узника

Ленивые удары барабана.

Войлочная колотушка истомившейся любовницей ласкает натянутую верблюжью кожу.

Ленивый скрип весел. Дерева о дерево. Широкая лопасть уставшим паломником опускается в воду.

Даже Люфти-надсмотрщик сегодня ленив. Плеть, кожаная плеть лениво поднимается и так же лениво опускается, лаская спины... гребцов.

– Собачьи потроха! Гребите! Гребите лучше!