Они и гребли. Никак не лучше, да и кричал Люфти скорее так, по привычке, ибо никакого иного умения, кроме кричать, да еще махать плеткой Аллах Люфти не дал. И слава тому же Аллаху, что не дал, ибо им - подопечным Люфти с головой хватало и первых двух.

Так, или примерно так рассуждал Ахмед Камаким, которого все мы помним под именем Камакима-вора. Хотя, какой сейчас вор. Впору переименоваться в Камакима-гребца, или Камакима-галерника, ибо пребывал он - милостью Аллаха, а больше милостью Шамс ад-Дина Мухаммада славного султана славного города Ахдада - на галерах.

– Плевки верблюда! Гребите!

И плеть опускается. И кожа, мертвая кожа соприкасается с живой... пока живой.

От жары, от еды, от работы и не в последнюю очередь от усердия Люфти редко кто на галерах доживал до второго года заключения. Об этом Камакима просветили в первый же день. Сверкая беззубой ухмылкой и дыша зловонием. А вон и просветитель - Муайид-гончар, попавший на галеры, как он говорил, по несправедливому обвинению. Корячится, тянет весло, упираясь в скамью. Витые мышцы натянулись под тонкой кожей. Сейчас пойдет вперед - и мышцы расслабятся. Ловя короткий отдых перед следующим рывком.

Сегодня еще ничего. Сегодня они идут медленно, а вот когда, прихотью капитана, галера начнет увеличивать скорость. Когда по знаку Люфти они возьмут в рот по деревянному чурбачку, чтобы не прикусить себе язык от боли и напряжения. Когда войлочная колотушка начнет в два, три раза быстрее ударять в шкуру барабана, когда плетка Люфти... тогда смерть, огненный Джаханнам покажется раем.

В такие минуты Камаким думал, что лучше бы ему лишиться руки. Сидел бы сейчас у дастархана, вкушал плов. Пряный, жирный, еще теплый плов.

– Отрыжка Иблиса. Гребите! Гребите веселее!

Куда уж веселей.

А потом началось это.

За недолгую жизнь галерника Камакиму довелось побывать в штормах... в шторме.

Когда ветер, холодный ветер, забираясь в трюм, ласкает шершавым языком голые спины гребцов и надсмотрщика. Когда солнце, палящее солнце, иногда доставляющее мучений больше, чем ненавистное весло, прячет слепящий лик за плотной чадрой туч. Когда воздух, сам воздух сгущается до плотности киселя, а несправедливо обвиненный Муайид-гончар, хрустя суставами, возвещает - быть беде. Да, Камакиму довелось побывать в шторме.

Довелось испытать удары волн, что рвут из рук весло. И истошные визги Люфти, и удары плети, которых ты не чувствуешь, потому что, вместе с Люфти, с барабанщиком, отмеряющим ритм, с капитаном, указывающим, куда плыть, борешься за жизнь. И тесный трюм кажется милым домом, а истертая скамья - троном, устланным нежнейшим страусовым пухом.

Это был не шторм.

Вернее, шторм, но... Муайид-гончар не сыпал предсказаниями, словно дервиш после пляски. И Люфти не бегал испуганным ишаком, сыпя ударами.

Потемнело в один миг. Только что светило солнышко, разжаривая и без того печной воздух, а здесь - темень, как ночью. Потом пришел удар. Волны не было, именно удар, пришел - казалось - откуда-то сверху. За ударом уже были и истошные визги Люфти, и звуки колотушки. Но куда там. Гребцов, как и самого Камакима повалило на пол. Дощатый пол трюма. Камакиму еще повезло - его повалило вперед, и весло - ненавистная деревянная рукоять - пролетела над самой головой, едва задев бритую макушку.

Упав, Камаким понял, что ему дважды повезло. А в этом уже просматривалась воля Аллаха. По счастью, переменчивому, как погода на море воровскому счастью, замок, старый железный замок, замыкающий цепь, которой они все крепились к галере, оказался как раз перед лицом Камакима.

Корабль крутился.

Люфти кричал.

Гребцы молились всем богам, которых знали и о которых хоть когда-нибудь слышали.

Камаким же... крепкие, пока крепкие зубы Камакима уже грызли чурбачок, откалывая щепку. Достаточной прочности и длины.

Ибо не было для Камакима-вора замков, которые он не мог открыть.

49.

Окончание рассказа четвертого узника

Итак, меня спустили в колодец, бросили вниз веревки и ушли своей дорогой.

Осмотревшись, я увидел в этой пещере много мёртвых, издававших зловонный и противный запах. Отчаявшись, я стал упрекать себя за то, что я сделал, и воскликнул: "Клянусь Аллахом, я заслуживаю всего того, что со мной случается и что мне выпадает!"

Пребывая в таком состоянии, я услышал некое шуршание, раздавшееся за спиной. И так как своими мыслями в этот момент ваш покорный слуга обращался к Аллаху, он уберег меня. Отбежав, я увидел девушку. Длинные волосы незнакомки были спутаны, лицо все измазано, глаза же горели безумным блеском. Руки ее сжимали человеческую берцовую кость, которой она намеревалась ударить меня. Потеряв дар речи от увиденного, я стоял не в силах двинуться.