— Хорошие у вас курсанты, — сказал капитан Дятлову и Крамаренко после того, как вышел старшина. — Честные. Только очень уж «зеленые».

— А как вы находите Капустина? — осторожно спросил Крамаренко. — Что-то уж очень он разволновался.

— Вот это-то как раз и хорошо. Я думаю, что ему надо помочь.

С начальником и комиссаром школы Джаниев простился в веселом настроении, а когда захлопнул дверцу машины и опустился на сиденье, на лицо его легла печать озабоченности и мрачного раздумья.

Зима в том году в Средней Азии оказалась на редкость суровой. Было много снегу. Мороз, хоть и небольшой, при ветре и сильной влажности очень донимал часовых, и они непрестанно приплясывали. Не сладко приходилось механикам и особенно инструкторам-летчикам. Холода были некстати еще и потому, что ввиду усиления летной работы понадобилось строительство второго аэродрома. Укатать взлетную и посадочную полосы было сравнительно легко: поле от природы подходило для этого. Хуже обстояло дело с жилыми и рабочими помещениями. Кроме двух небольших домов, тут ничего не было.

Курсанты сами рыли для себя и инструкторов землянки. Желание быстрее приступить к летной работе подгоняло их, и на постройке трудились так, что на морозе сбрасывали шинели. Мокрые от пота гимнастерки дымились паром. Валико со старшиной таскали землю на самых больших носилках, Валентин и Сергей яростно рубили мерзлую почву кирками, Кузьмич катал тачку, а Борис и Санька грузили землю на полуторку.

Рабочая площадка с утра до вечера была заполнена движением и походила на муравейник. Иногда работали и ночью, при свете автомобильных фар. Ветер трепал полотнища с комсомольскими призывами к ударному труду. Чтобы лучше спорилась работа, Всеволод Зубров по просьбе друзей временами откладывал кирку и брался за баян.

На строительство приехали полковник Крамаренко и бригадный комиссар Дятлов. Остановились как раз вблизи Бориса и Саньки. Борис, увидав начальников, энергичней заработал лопатой. Крамаренко улыбнулся.

— Дайте-ка лопату, работяга, — обратился он к Борису. — Вижу, что стараетесь, а уменья нет. Вот, глядите, как надо! — И с размаху поддел лопатой большую кучу мерзлой земли.

Прежде чем приподнять лопату, он сделал глубокий вдох, потом, приподняв, качнул ее на свободно опущенных руках и уж затем, размахнувшись, бросил землю в кузов полуторки. Еще и еще — и работал с Санькой до тех пор, пока не загрузили машину. Движения его были размеренными, неторопливыми, но спорыми. Когда он вернул лопату Борису, его дыхание нисколько не участилось.

— Вот так и работайте, — сказал он.

— Вы, товарищ полковник, наверное, немало поработали, когда были курсантом? — осмелев, спросил Борис.

— Довелось. Но лопатой владеть научился раньше. Кочегаром был на пароходе… — И отошел.

Через некоторое время начальники уехали. Но курсанты долго еще говорили между собой о том, как умело орудовал лопатой полковник. А главное — все поняли, что для будущих летчиков нет ничего зазорного в физическом труде.

На стройку прибыла почта. Почтальон выкрикивал фамилии, и конверты, треугольники, открытки и телеграммы расходились по рукам. Высокову пришло письмо с пометкой: «Осторожней, фото!»

После хороших и нежных слов любви Лида с гордостью сообщала, что она стала снайпером и едет на фронт.

Валентин долго рассматривал ее карточку. Лида была снята во весь рост. На голове кубанка, брови сдвинуты, губы сжаты, глаза смотрят со спокойной суровостью. Гимнастерка туго перехвачена широким ремнем, в руках винтовка с оптическим прицелом. «Какая ты красивая, смелая! — прошептал Валентин. — Теперь ты всегда будешь со мной», — и вложил фотографию в комсомольский билет.

— Ты что же, Валяш, — услыхал он за спиной голос Сережки, — мне не покажешь? Друг я тебе или нет?

— Прости, Сергей, просто от радости голову потерял. Ну, смотри…

Сергей долго, задумчиво смотрел на фотографию. Потом сказал:

— Ну вот, уже и девчата начали воевать, а мы… с такими лбами и сидим, как у тещи на именинах!

После завершения строительных работ многие курсанты получили «увольнение» в городской отпуск. В числе их оказались Борис и Санька. Борис откровенно радовался тому, что его прилежание в работе было замечено, а Санька говорил с деланным равнодушием:

— Иначе и быть не могло. Подумаешь, осчастливили, в город пустили! Однако, Боб, мы это используем и наградим себя по-настоящему. Держи курс прямо на Янковских!

— А представь, что я не пойду к ним, — возразил Борис.

— Это еще почему? — удивился Санька.

— Да так. Не хочу. Не нравятся они мне…

— Выпить и пожрать задарма не нравится?

— Всему этому «выпить» и «пожрать» было свое время. Понял?

— Понял только то, что ты ничего не понял в авиации. Надеюсь, мне без тебя скучнее не будет, — Санька ловко сплюнул сквозь зубы и, не прощаясь, ушел.

В дверях знакомого дома он столкнулся с Клавочкой.

— Здравствуй, Саня! — обрадовалась она. — А где же Борик? — И, не дожидаясь ответа, принялась рассказывать, как узнала об их увольнении и как удрала из дому.