Командир запрокинул голову и некоторое время молча смотрел за пилотажем Берелидзе. Потом сказал:

— Не развалит. Отлично пилотирует ваш курсант… А кто это там «козла» сотворил? Опять Терентьев? Выньте его из кабины, пусть на земле с мыслями соберется…

Над стартом, стрекоча, пролетел легкомоторный самолет и, сделав круг, зашел на посадку. Руководитель полетов поднял правую руку. Высоков сорвался со скамейки и стремглав подбежал к нему.

— Товарищ Высоков, когда этот самолет сядет, — он показал рукой, — бегите к нему и скажите летчику, чтобы заруливал на левый фланг первой стоянки. Это привезли перегонщика. Объясните ему, как найти «комнату приезжих».

Самолет сел, и Валентин подбежал к нему. Это был такой же самолет, как тот, на каком он впервые обучался летать. Велико же было его удивление, когда он увидел в кабинах Васюткина и Соколову.

Валентин вскочил на крыло и с чувством пожал им руки. Нина и Вовочка улыбались. Их лица раскраснелись от ветра, и они оба казались еще моложе, чем были год назад. Опомнившись после первого момента встречи, Валентин начал объяснять, как и куда надо рулить, но Нина прервала его:

— Я нисколько не устала и не хочу в гарнизон. Прошу у руководителя полетами разрешения побыть на старте. Хочу увидеть, как вы летаете.

И, сбросив лямки парашюта, Нина выпрыгнула из кабины.

Васюткин отрулил самолет на заправочную и, выключив мотор, тоже пошел к столику руководителя полетами. Командир встретил их радушно.

— Вы говорите, здесь много ваших воспитанников?

— Так точно, товарищ майор, — отчеканила Нина. — Почти все здесь: Городошников, Высоков, Шумов, Зубров, Берелидзе. Два других — Капустин и Козлов — тоже были у вас, но теперь уже на фронте… Ну, а эти как летают?

— Хорошо. Так что на вас не обижаемся. — Майор помолчал и заговорил уже не официально, доверительно: — Капустин только что письмо прислал с фронта… Его и Козлова представили ко второму ордену. Вас, наверное, интересует встреча с инструкторами ваших бывших курсантов? — спросил майор и, не дожидаясь ответа, крикнул: — Князев и Беляев! Ко мне.

Инструкторы подошли.

— Знакомьтесь и отправляйтесь в квадрат. Разговоры разговорами, а вон там уже какой-то «факир» хочет колесами раздолбить земной шар. — Он поднял микрофон и строго приказал: — Задержи ручку! Вот так. Прижми левой ногой. Хорошо. Заруливай.

Нина и Вовочка подробно расспросили у Олега и Демьяна о каждом своем питомце. Разговаривали около часа, и ни разу разговор не соскользнул на темы, отвлеченные от жизни курсантов. Такова уж особенность инструкторов, что большую часть своего времени они отдают своим воспитанникам.

Демьян рассказал о происшествии, случившемся с Василием Городошниковым:

— Летал наш Кузьмич отлично. Потом, видно, под-зазнался малость, ослабил внимание и «разложил» самолет на посадке, как говорится, «в дым». Целой одна кабина осталась, да и та вверх тормашками. Все подумали, что ему каюк. Подбежали, смотрим, вылезает. Правда, поцарапался изрядно и ногу сильно повредил. Командир сначала испугался за его жизнь, а как увидал, что он живой, обрадовался и даже в первый момент про самолет забыл. А уж потом как вспомнил, так и рассердился. Но тут Кузьмич его удивил. Лицо и руки у него в крови, обмундирование ободрано, а он первый вопрос к командиру: «Летать дадите? Из школы не прогоните?» Командир уж на что суровый мужчина, а даже прослезился и, отвернувшись от Кузьмича, сказал тихо: «Вот истинно авиационная душа! — А потом строгим голосом Кузьмичу: — Летать будешь, быстрее выздоравливай!» Ну, а когда Кузьмич пошел на поправку, он ему мораль, конечно, прочел…

— А где сейчас Кузьмич? — спросила Нина.

— Пока в санчасти.

В середине дня, как обычно, начал крутить ветер и полеты пришлось прекратить. Майор ходил взад и вперед, иногда поднимая флажки, и по их отклонению проверял силу ветра.

Курсанты, подготовив самолеты, собрались вокруг Нины и Васюткина. Всех взволновал рассказ о вредительстве в школе.

— Успей я отойти от земли немного выше, — заканчивал свой рассказ Васюткин, — и мне бы крышка!

— Жаль, что уехал Дятлов, — заметил Валентин. — Он наверняка бы нашел подлеца.

— Ну, а кто еще остался из наших? — спросил Всеволод.

— Клавочка Лагутина. Ее теперь не узнать. Работает при штабе машинисткой. Очень серьезная, активная, то и дело получает благодарности от командования. Баринский у меня в экипаже. Тоже очень изменился в лучшую сторону. Между прочим, он встречается с Фаиной Янковской, бывшей симпатией нашего Бори…

— А что это Шумов примолк? — спросил Вовочка. — Или за Клавочку беспокоится? Не волнуйся, Саня, Клавочка переписывается с Николаем и честно ждет его возвращения.

Санька почему-то покраснел и сказал:

— Я об этом знаю. Я уже отсюда написал ей письмо и вскоре получил ответ, в котором она рассказала об этом…

— Значит, все-таки писал ей? А мы уж думали…

— Ну, хватит сплетничать, — перевела разговор на другую тему Нина. — Я вам лучше расскажу, какие к нам американцы приезжали.

— Что за американцы?

— Самые настоящие. Точь-в-точь такие, как их Кукрыниксы рисуют. Один огромный, руки волосатые, шрам через всю физиономию; другой, как вьюн, с фотоаппаратом не расстается, всюду свой нос сует; третий, представитель святой церкви, — плешивый старикашка, и лишь четвертый более или менее ничего, военный корреспондент.