– Вот то-то и оно! – подхватил Петр Кириллович. – Это не каждому дано! Красавица эта принесла мне письмо на тысячу тонн цемента, а на годовой план для ее «Сибири» нужно всего шестьсот. Остальные я пущу на строительство торгового центра. Комбинирую! Семьдесят-то процентов нам в начале года выделяют! А потом я на пусковые да на контролируемые горкомом объекты еще выбью. Сам я прокат да цемент не выпускаю, а тут, – он похлопал себя по карману, – запасец есть.

– И куда же ты его деваешь?

– Наивная ты душа, – Петр Кириллович обнял меня и шепотом добавил: – Никто не знает, сколько чего у меня.

– А управляющий?

– Он знает: семьдесят, и все! – разрубил воздух ладонью Петр Кириллович. – Потом я ему чуть-чуть приоткрою, что выбил немного цемента, металла, чтобы он в курсе был, если разговор зайдет в главке. Больше ему и не нужно знать.

Выходило, сам управляющий зависел от него.

– Не один год постигал я эту механику. Где я взял цемент, шифер, металл и стекло, что отправлял вам в колхоз и в зверосовхоз? Так-то, друг ты мой, деревенька. Думаешь, я своих приятелей везу в санаторий даром, ради их лучистых глаз? Не-е-ет! Ха-ха-ха, – смеялся захмелевший Петр Кириллович. – Связи! Без связей я ноль. Ну, и делюсь. Вот подбросил ваш колхоз кое-что: окорок, мед, облепиховое масло… Половину – тем, половину – этим. Себе – так, пустячок. Рот закрой, чудо деревенское. Если бы у меня не было связей, я бы ничего не мог сделать. Своим друзьям я не даю о себе забывать.

– Петенька, хватит о работе, – остановила его Ольга Сергеевна. – Ты утомил гостей. Может, какие просьбы у них, а ты заладил одно: цемент, железо…

– Мой зять никого не обидит, – подала голос теща.

Я взял рюмку и поднялся:

– Петр Кириллович, за тебя! За все, что ты для нашего колхоза и совхоза сделал! Гордимся тобой. Весь район гордится!

– Спасибо, друг, – расчувствовался Петр Кириллович.

Я сел и толкнул коленом Анюту. Она кольнула меня взглядом, но пригубила – не посмела отказываться.

– Так о чем толковали? – спросил Петр Кириллович, когда его жена вышла провожать сына.

– О грибах, что в «Белокуриху» вам привозили, – брякнула Анюта, как бы напрашиваясь на ссору.

– Да, отвез я грибков своим друзьям, икорки – мне недавно с Камчатки прислали. Устроил я тут прошлый год двоих в институт, так родители теперь не забывают: все что-нибудь да подкинут к праздничку – то икорки, то рыбки… Думаешь, все так просто? Милый мой друг! – в голосе Петра Кирилловича чувствовалась усталость. – Эти одно просят, другие – еще что-то. Кого пристроить в гостиницу, кому место в клинике, кому шапку, шубу… Потом мне окажут услугу. Иначе нельзя: жизнь такая. Это тебе Москва, а не сибирская деревня. У других дача километров за сто с гаком, а у меня – под боком, рядом с правительственными. Там «Жигулей» не увидишь – одни «Волги». Люди из-за гаражей мыкаются, из одного конца города в другой, а у меня машина стоит в соседнем дворе.

Слушал я Петра Кирилловича и завидовал: можно, оказывается, так жить, чтобы все иметь.

– У нас и туфли-то не купишь, какие хочешь, – махнул я рукой. – Все надо где-то доставать, везде блат нужен… В сельмаг спихивают то, что в районе не берут, а туда свозят залежалое из области. Все приличное начальство еще со складов растащит, а нашему брату…

– Без связей и здесь… Вон, – показал Петр Кириллович на мою Анюту, – все, что просила, – от пыжиковых шапок до сапог и тканей. А ты их достань! – ткнул он несколько раз большим пальцем через свое плечо. – По полсотни в придачу – и то не найдешь. Просил как-то друг-приятель из Хабаровска – иногда женьшень присылает – шубку французскую жене. Я дал телеграмму. Прилетел! Я его на машину, так же как твою Анюту, куда надо позвонил… Он мне потом столько балыков по случаю на самолете – я всех приятелей наделил.

Хоть я и знал, что рубль дешевеет, товаров не хватает, но никогда не думал, что их распределение идет подпольным путем по всей стране. Мне казалось, что это только в нашем районе ничего нет, а в городах…

Петр Кириллович обнял меня, как будто мы сидели с ним там, у амбара, с деревенской ребятней:

– Если по правде, я устал от всего, друг ты мой… Противно все: комбинируешь, изворачиваешься, врешь… Пропади оно все пропадом!

– А нельзя без этого?

– Нельзя! Если я прошу человека о чем-нибудь, то и его просьбу должен уважить. А иначе потом не суйся…

Чуть не со слезами вспоминал Петр Кириллович детство, нашу голодную военную жизнь. Завидовал мне, что там, в деревне я не путаюсь в этих грязных делишках.

Женщины убрали со стола, оставив нам только сыр и коньяк. Мы еще несколько раз пригубили ароматный напиток, рассуждая о превратностях жизни, о трудных временах.

– Если хочешь порвать со всем этим – только в рядовые, – Петр Кириллович вдруг зорко заглянул мне в глаза. – Тогда уж ни ты никому, ни тебе ничего! – категорически заявил он.

На следующий день – обычный для приезжих маршрут: Третьяковская галерея, Кремль… К вечеру ноги гудели. Анюта, сославшись на головную боль, сразу легла.

Утром Петр Кириллович готовил завтрак, жена и теща отдыхали, сын куда-то уехал. Анюта помогала ему. За что бы он ни взялся, мне урок. Отчего вода в самоваре вкуснее, чем в чайнике с плиты? Как надо чай заваривать и когда пить? Какое вино полезное, а какое – так себе? Анюта нет-нет да и записывала. Сроду мы этого не знали, хотя дома три шкафа книг.