— Прости, Фиби, — мрачно улыбнулся мне отец. — Давай встретимся еще раз?

На следующее утро, по дороге к «Деревенскому винтажу», я думала о папе и о том, как он запутался в новых семейных отношениях, не имея представления, насколько все это нарушит его жизнь. Мама верила, что прежде он никогда не изменял ей, несмотря на бесчисленные возможности сделать это с привлекательными студентками, изучавшими археологию, ловившими каждое его слово, когда они вместе ползали в пыли, с увлечением выковыривая осколки финикийской или месопотамской культуры, или, скажем, культуры майя. Неумелость, с какой папа строил свои отношения с Рут, позволяла предположить, что он едва ли имел опыт в адюльтерах.

Уйдя из дома, папа написал мне. В письме он говорил, что по-прежнему любит маму, но, поскольку Рут беременна, должен остаться с ней. А затем добавил, что ему искренне нравится Рут и я должна понять его. А я не смогла. И не могу до сих пор.

Хотя прекрасно понимаю, почему Рут увлеклась папой, несмотря на двадцатичетырехлетнюю разницу в возрасте. Отец был из тех высоких, красивых, зрелых мужчин, которых годы только красят. Кроме того, он был интеллигентен, прост в общении и добр. Но что он нашел в Рут? Она не была женственной и милой, как моя мама. Эта женщина походила на доску — и чувствительности в ней было не больше. Глядя, как отец выносит вещи из родного дома, я пережила душевную травму, и все усугублялось тем, что в машине его ждала Рут, в то время уже находящаяся на последних месяцах беременности.

Мы с мамой сидели без сна до глубокой ночи, стараясь не смотреть на пустые места, где прежде стояли его книги и безделушки. Его главная ценность — маленькая бронзовая фигурка рожающей ацтекской женщины, подаренная ему мексиканским правительством, — больше не украшала каминную полку на кухне. Мама сказала, что ей будет очень ее не хватать.

— Если бы не ребенок, — плакала она. — Не хочу быть подлой по отношению к бедному малышу, который даже еще не родился, но не могу не желать, чтобы именно этот ребенок не появлялся на свет, поскольку, если бы не он, я бы все простила и забыла — а теперь мне придется провести остаток жизни в одиночестве.

С упавшим сердцем я поняла, что мне предстоит все отпущенное ей время поддерживать и ободрять маму.

Я пыталась убедить отца не оставлять ее. Я говорила, что это несправедливо в ее-то возрасте.

— Я чувствую себя ужасно, — сказал он по телефону. — Но умудрился очутиться в такой… сложной ситуации, Фиби, и должен поступить правильно.

— Покинуть жену, с которой прожил тридцать восемь лет, это правильно?

— А оставить собственного ребенка без отцовской заботы?

— Меня ты оставил без заботы, папа.

— Знаю, и теперь это определяет мое решение. — Я услышала, как он вздохнул. — Я всю свою жизнь ориентировался на далекое прошлое, а отныне мне предлагают частичку будущего — в моем возрасте это приносит радость. Кроме того, я хочу быть с Рут. Я знаю, тебе тяжело это слышать, Фиби, но такова правда. Твоя мама получит дом и половину моей пенсии. У нее есть работа, партнеры по бриджу и друзья. Я бы тоже хотел остаться ее другом, — добавил он, — ведь мы прожили вместе столько лет.

— Как мы можем остаться друзьями, если он меня бросил? — простонала мама, когда я передала ей наш разговор. И я прекрасно ее понимала…

Я шла по Тренквил-Вейл и хотела как можно скорее успокоиться. Анни с утра отправилась на прослушивание. Отпирая дверь, я почувствовала себя виноватой — мне не хотелось, чтобы она получила эту работу, ведь тогда ей пришлось бы на два месяца отправиться в турне. Мне нравилась Анни. Она была пунктуальной и улыбчивой, прекрасно ладила с покупателями и постоянно меняла экспозицию, так что все выглядело новым и свежим. Настоящая находка для «Деревенского винтажа».

День начнется с продажи, счастливо осознала я, прочитав электронную почту. Синди написала мне из Беверли-Хиллз, что хочет приобрести платье от Баленсиаги для одной из своих лучших клиенток — та собирается надеть его на вручение «Эмми», — и перезвонит мне в конце дня насчет оплаты.

В девять часов я перевернула табличку на двери, и теперь на ней значилось «Открыто». Затем позвонила миссис Белл и спросила, когда я заберу купленные вещи.

— Вам удобно сегодня утром? — предложила она. — Скажем, в одиннадцать?

— Давайте договоримся на одиннадцать тридцать. К этому времени придет моя ассистентка. Я приеду на машине.

— Очень хорошо. Тогда я вас жду.

Тут звякнул дверной колокольчик, и вошла стройная блондинка лет тридцати. Она какое-то время со слегка отсутствующим видом перебирала одежду на вешалках.

— Вы ищете что-то конкретное? — наконец поинтересовалась я.

— Да, — ответила она. — Я ищу нечто… счастливое. Счастливое платье.

— Понятно… дневное или вечернее?

Она пожала плечами.

— Не имеет значения. Просто оно должно быть очень ярким и создавать хорошее настроение.

Я показала ей открытое хлопчатобумажное платье с васильками середины пятидесятых от Хоррокс. Она пощупала юбку.

— Оно миленькое.

— Хоррокс делала великолепные вещи — они стоили недельную зарплату. А вот это вы видели? — Я кивнула на бальные платья.