Шрифт:
Оттилия. Ее имя?
Тот Самый. Она говорит, вы еще успеете его узнать. Мы можем вздохнуть облегченно, мадам. Она заговорила со мной в городском парке. На скамейке у памятника героям у меня исчезли золотые часы, за завтраком в «Вечной лампе» — портмоне, так что, когда мы лежали рядом в постели в одном маленьком отеле, я ей в порыве восторга пообещал аванс уже в пятьдесят тысяч.
Оттилия. Золотые часы можешь списать на накладные расходы.
Тот Самый. Спасибо, мадам.
Оттилия. Насчет аванса — ты уж сам постарайся дать этому делу обратный ход.
Тот Самый. Не придется стараться, мадам. Я ей уже выписал чек на наш банк.
Оттилия. Пока, мой верный Рихард.
Оттилия идет направо, Тот Самый налево.
Ширма раздвигается.
Спальня Бёкмана. Посередине кровать изголовьем к публике, так что видны только руки Бёкмана, которые от боли впились в железную решетку.
Слева от кровати стул, справа у изголовья тумбочка, позади справа стол.
Слева входит Франк в одежде священника, направляясь к своему умирающему другу.
Бёкман. Высокочтимый! Спасибо, что вы пришли.
Франк Пятый. Бёкман. Это же я, Франк, твой лучший друг.
Бёкман. Какие адские боли.
Франк Пятый. Мужайся.
Бёкман. Мне страшно.
Франк Пятый. Мужайся.
Бёкман. Я умираю.
Франк Пятый. Мужайся.
Бёкман. Ты называешь меня своим лучшим другом, а являешься ко мне как фальшивый священник.
Франк Пятый. Бёкман, нельзя же, чтобы люди узнали во мне Франка, это был бы конец для всех нас.
Бёкман. Конец для всех нас! Притворяйся ты или нет, липовый священник, — мне все равно пришел конец. Ты думаешь, твое одеяние так же необходимо, как все наши преступления. Ни в чем не было необходимости, липовый ты священник, ни в одном, самом малом, малейшем обмане, ни в одном убийстве.
Франк Пятый (садится на постель). Но Бёкман, мы ведь не могли иначе. Наследие было слишком горьким. Тебе же известно все это немыслимое жульничество наших отцов, ты же знаешь, что нам не оставалось другого выбора, кроме как убивать и обманывать дальше, ты же знаешь, что было невозможно повернуть обратно.
Бёкман (хватает Франка за полы). Врешь. Каждую минуту у нас была возможность повернуть обратно, в каждое мгновение нашей гаденькой жизни. Нет такого наследия, от которого было бы невозможно отказаться, и нет преступления, которое обязательно надо совершить. Мы были свободны, липовый ты священник, мы были созданы на свободе и предоставлены свободе! (Снова опускается на кровать.) Прочь с моего смертного ложа, призрак, проваливай назад в свой склеп, сейчас придет пастор Мозер.
Франк Пятый (в испуге поднимается). Ты пригласил священника?
Бёкман. Я хочу умереть, как умирали мои предки.
Франк Пятый. Ты хочешь исповедаться?
Бёкман. Я хочу принести покаяние. Я раскаиваюсь в своей жизни. Не хочу мучиться этой адской мукой еще и в вечности.
Франк Пятый. Но Бёкман, Господь ведь милостив сам по себе, вот увидишь, тебе вовсе не нужно исповедоваться при безмерной милости Господней.
Бёкман. Ты осмеливаешься говорить о милости, липовый ты священник, осмеливаешься поминать всуе имя Господа? А если Бог не проявит ко мне милости? Был ли я милосерден? Испытывал ли я сострадание к бедному Герберту Мольтену и ко всем остальным? Я хочу покончить со своими грехами, прежде чем смерть покончит со мной. Ухо истинного служителя Бога пусть услышит о моих преступлениях. Я не хочу быть покинутым в мой судный час. Кто-то должен просить за меня о помиловании, тот, кто не замешан в моих подлостях, кто имеет право на эту просьбу, даже если она столь чудовищна.
Слева выходит Оттилия с большой дамской сумкой. Франк подходит к ней.
Франк Пятый. Вот и ты наконец. Он пригласил священника.
Оттилия. Я так сразу и подумала.
Франк Пятый. Хочет исповедоваться. Да это же просто средневековье!
Бёкман. Каждый преступник имеет право исповедаться. Самый гнусный негодяй. И вы хотите мне это запретить?
Оттилия подходит к ногам больного.