Приближался вечер. Уходить куда-либо на ночь глядя казалось немыслимым, оставаться здесь – опасным, однако, как известно, из двух зол выбирают меньшее. И Сережа выбрал последнее. Однако он решил на этот раз не ночевать в доме, а остаться на улице, прямо напротив входа (или выхода) в озеро. Он нарезал травы и камыша и устроил себе нечто вроде ложа. Валет, казалось, одобрил его намерения. Он никуда не убегал, а все время вертелся поблизости, не мешал и в то же время далеко не уходил. Он, похоже, тоже чего-то ждал.

Начинало смеркаться. Сережа оделся в почти сухое обмундирование, улегся на подстилку и, откинувшись на спину, взирал в пепельно-розовые, начинающие темнеть небеса. Зажглись первые звездочки. Сильно и неприятно-приторно пахло недавно срезанными болотными травами и гниющими водорослями. Сережа задремал, а когда очнулся, было почти совсем темно.

Начнется или нет? – тревожно размышлял он, хотя после пережитых дневных приключений предстоящие ночные события, даже если они и произойдут, пугали его значительно меньше, чем вчера. Что бы это ни было, но это всего лишь морок, дурная галлюцинация.

И события не заставили себя ждать.

Ближе к полуночи (так, по крайней мере, решил Сережа, поскольку часы у него остановились) началось… Вдруг ни с того ни с сего, тоскливо заскрипев, отворилась дверь избушки и тут же с треском захлопнулась. От неожиданности Сережа вздрогнул и повернул в ту сторону голову. Дверь вновь медленно распахнулась.

Эй, кто там? – крикнул Сережа, хотя ранее решил не обнаруживать своего присутствия. Ответа, конечно же, не последовало.

После этого на некоторое время воцарилась полная тишина. Над горизонтом всплыл обмылок луны, но вскоре и он куда-то пропал, и только с неба, густо усыпанного августовской звездой, лилось слабое холодное сияние, освещения вовсе не добавлявшее. На дальнем конце озера вдруг раздался душераздирающий вопль, от которого внутри у Сережи все похолодело. Следом что-то захлопало по воде, забулькало, заклокотало, и вновь воздух прорезал тот же ужасный звук. Повторялась прошлая ночь.

На этот раз Валет никуда не убегал, а, наоборот, жался к хозяину и чуть слышно поскуливал. Нужно отметить: присутствие собаки оказалось весьма кстати – было не так страшно.

«Почему Валет не исчезает? – размышлял Сережа. – Возможно, причина – наши совместные дневные приключения… Валет еще больше привязался ко мне, а главное, чувствует настоящего хозяина. Верит в меня». Он ободряюще похлопал по вздымающемуся собачьему боку.

Вновь заскрипела дверь, потом с треском затворилась. И поехало!.. Дверь ежесекундно отворялась, потом следовал грохот, и вновь все сначала… Ветхая избушка содрогалась, готовая вот-вот развалиться.

«Петли у двери вовсе ржавые, – кумекал про себя наш герой, – оторвутся к чертям собачьим».

Словно вняв его опасениям, дверь перестала хлопать, и на минуту воцарилась тишина. Однако тут же с озера на берег пополз туман. Его ватные клочья, казалось, были подсвечены изнутри. В глубине этого мутного, словно кипящего «варева» явно что-то творилось, поскольку от обычного тумана не могло исходить такого сильного сияния. Чем больше Сережа вглядывался в наползающий на берег морок, тем явственнее различал: в недрах тумана просматриваются отдельные яркие пятна, словно там, в его глубинах, движутся по направлению к берегу огромные, горящие бледно-зеленоватым мертвенным огнем светляки-гнилушки.

В избушке раздался громкий треск, и Сережа, посмотрев в ее сторону, к своему ужасу обнаружил – избушка покачивается, словно переминается с ноги на ногу. «…На курьих ножках» – пронеслось в голове. Внутренность «кур-избы» тоже осветилась, словно какой-то идиот зажег среди ночи несколько черных свечей. Сквозь щели между неплотно подогнанными бревнами Сережа явственно видел, что там происходит непонятное движение, словно мечутся некие бесплотные тени.

И вдруг, к совершеннейшему ужасу Сережи, над окружающим безмолвием раздался слабый, но тем более пугающий погребальный звон колокола.

Откуда здесь колокола?! На десятки верст – ни церквей, ни погостов.

«А если все вокруг и есть один огромный погост? – шепнул некто неясный, но постоянно присутствующий рядом. – Вот ты сегодня чуть не утоп… Повезло, значит… За тысячи лет чего тут только не случалось. Некогда в этих дебрях были языческие капища, приносились человеческие жертвы… Потом дубовых идолов, которым поклонялась чудь и весь, утопили в болотах, но утопили только деревянные личины, а сами страшненькие, мохнатенькие божки затаились, но не исчезли вовсе, а превратились в мирском сознании в чертей, леших, водяных… Не любят они племя людское, некогда предавшее их в угоду чужому богу, вот и губят души христианские…»

Колокольный звон тоскливо лился над топкими равнинами, на первый взгляд безжизненными, но в действительности наполненными тайным движением. Забредет сюда несведущий человек на охоту ли, а то за ягодой клюквой, да и сгинет без оберега, без исполнения заветных обрядов, соблюдения правил, заведенных издревле…

И вдруг, в ответ ли колоколу или под его действием, из тумана раздалось заунывное пение. Именно пение, а не вой или стоны!

Сережа вначале решил, что ему показалось. Он прислушался. Действительно поют. Похоже, женщины.