— Жилянская улица — Гриценко… Безаковская — Поляков… — старательно вполголоса, точно перечисляя каких-то старых знакомых, перечитывал он адреса.

Фролов слушал Лациса и устало кивал головой. Затем задумчиво потёр переносицу пальцем раз-другой и неспешно высказал предположение:

— Может, Щукин по этим адресам кого-то ищет?.. Или проверяет свои старые явки и агентуру?..

Лацис отрицательно покачал головой.

— Щукина я хорошо знаю, — объяснил он. — Очень хорошо, хотя нас никогда не представляли друг другу. — Лацис позволил себе на мгновение разрядить напряжение иронией и тут же продолжил сухо, лаконично, не делая ни малейшей паузы на отбор самого необходимого, — мысль его работала с той отточенной мгновенностью, которая всегда и удивляла и восхищала всех, кто близко соприкасался с Мартином Яновичем: — Полковник Щукин служил в контрразведке в Петербурге. Был одно время ненадолго прикомандирован к московскому жандармскому управлению. Большой мастер работы с агентурой… Хитёр, осторожен… Нет, он не доверил бы столько своих секретов одному человеку, тем более такому, как Мирон Осадчий.

Лацис, по привычке, подошёл к широкому окну кабинета. На город уже давно опустилась недобрая свинцово-серая ночь, и купола Софийского собора стали белесыми, похожими на слитки чернёного, старинного серебра. По лицу Лациса бродили отблески каких-то мыслей.

— А может, все-таки взять Осадчего? — неуверенно предложил Фролов.

Лацис не ответил. После долгого молчания сказал:

— Вариант первый. Безаковская ещё не была явкой. Но предназначалась… Если Осадчего не возьмём, значит, явка надёжная… — Но тут же замахал руками: — Нет! Не то! При чем здесь остальные четыре адреса? Наконец, при чем здесь весь текст донесения Кольцова?

И снова — насторожённая тишина, полная невысказанного собеседниками недоумения. Только мерный и неутомимый звук шагов Лациса.

— Вариант второй. Динамит хотели забросить на Безаковскую. Но кто-то или что-то помешало. И тогда Щукин послал Осадчего выяснить, что случилось… — И снова Лацис тут же сам себе досадливо ответил: — Тоже ерунда! Не вписываются другие адреса!.. И вообще все это не из той оперы… Дай характеристику этих адресов, — после некоторого раздумья тихо попросил он.

Фролов взял в руки список и неторопливо стал рассказывать:

— На Жилянской Осадчий интересовался Гриценко. Это бывший управляющий банком. Умер год назад. Сейчас в его особняке детский приют… На Прорезной вертелся возле восьмого дома. Кем интересовался — неизвестно. Спугнул милиционер… Ну и о Безаковской вы знаете.

— А четвёртый адрес? — сощурив глаза, напомнил Лацис.

— На Александровской? Бродит по улице, тоже кого-то ищет.

Тяжёлая и душная ночь постепенно почернела, утяжелилась. И вот уже Фролов перестал видеть лицо Лациса. Только силуэт его время от времени проецировался на окно и снова растворялся в голубой темени комнаты.

— Может, свет зажечь? — спросил Фролов.

— Не нужно. Так лучше думается…

Он долго ходил по тёмному кабинету. Молчал. Вдруг резко остановился и застыл, глядя в одну точку. Затем подошёл к выключателю, повернул его — кабинет залил электрический свет. Вынул из книжного шкафа тоненькую книжицу, стал её нервно листать. Несколько раз удовлетворённо хмыкнул, затем сказал Фролову:

— А хочешь, я скажу тебе, к кому шёл Осадчий на Прорезную?.. К господину Тихомирову! Бывшему владельцу скаковых конюшен при городском ипподроме.

— Та-ак? — даже опешил ко всему привыкший в общении с Лацисом Фролов.

— На Александровской, вероятнее всего, будет интересоваться известным кондитером Герцогом.

Поражённый Фролов подошёл к Лацису, протянул руку к книге.

— Что это такое?

— Это?.. — улыбаясь, переспросил Лацис. — Всего лишь телефонный справочник. Я тебе говорил — я Щукина хорошо знаю. Столкнулся с ним в январе пятнадцатого года. Он тогда был прикомандирован к жандармскому корпусу, для активизации его работы. А я, понятно, нелегально жил под Москвой, в районе Петровско-Разумовского, и у меня на квартире размещалась наша подпольная типография…

Лацис открыл небольшой палисандровый ларец с папиросами. Сколько Фролов помнит Мартина Яновича, у него на столе всегда стоит этот нарядный ларец, хотя курит он редко, на улице — никогда, только в кабинете и только тогда, когда решает какую-либо сложную задачу и мысли напряжены до предела. Вот и сейчас, анализируя создавшуюся ситуацию, Лацис закурил и, отойдя к окну, опёрся на подоконник, продолжил:

— Провокатор Поскребухин помог Щукину узнать, что кто-то из крупных московских купцов систематически передаёт на содержание типографии значительные суммы денег. Помню, как охранка засуетилась — и все без толку. Кто этот купец, выяснить никак не удавалось. И тогда Щукин выписал из справочника «Вся Москва» адреса очень богатых торговцев и почтой послал им по экземпляру листовки — они у него, конечно, были. Как ты догадываешься, все листовки через околоточных и приставов вернулись обратно. Кроме одной. Кроме той, что была послана купцу первой гильдии Чичкину. Это и был тот самый купец, который давал деньги на нашу типографию… Для нас это был, сам понимаешь, горький урок.

— Все это очень смахивает на дело Ленгорна, — уточнил для самого себя Фролов.

— Да, господин полковник попросту повторился! Вот и я подумал: а не повторяется ли он снова? По крайней мере, с телефонным справочником я, похоже, угадал. — Лацис подошёл к Фролову: — Это вот самый последний справочник. Смотри! На Александровской телефон был только у господина Герцога, на Жилянской — у Гриценко, а на Прорезной — у Тихомирова… Боюсь, что это капкан, в который мы уже влезали. — Лацис досадливо бросил на стол справочник, так и не долистав его.