Жуан сидел в кресле у окна в светлой рубахе, синих штанах и домашних туфлях. В тщательно прибранной каюте не сохранилось следов многодневной попойки, вызывавшей зависть и разговоры в кубрике – новом доме и новой семье парнишки. На столе, покрытом скатертью с вензелями Барбосы, в чашах лежали фрукты. Висевшие на стенах начищенные до блеска доспехи придавали комнате праздничный вид. На полках желтели латунью навигационные приборы, свернулись трубочками географические карты. В резном шкафчике со стеклянными дверками и прижимными планками горели на солнце хрустальные бокалы, чернело кованое серебро, сияли золоченые чаши. Кровать и сундуки покрыты изъеденным молью коричневым бархатом, сохранившим богатый, торжественный вид.

– Подойди ко мне, – сказал Жуан, протягивая к сыну руки. Мальчик бросился к отцу, вскарабкался на колени, прижался к волосатой груди. Золотой крестик колол глаз, но Хуан не хотел отнимать голову, слушал удары сердца отца, прерывистое дыхание. Карвальо прижал сына к себе, ощутил облегчение и радость, будто часть жизненной энергии через соприкосновение передалась ребенку. – Как тебе жилось на баке? – Жуан разглядывал мальчика.

– Хорошо, отец, – тот замер у него на груди.

– Тебя никто не обижал? – Карвальо почувствовал угрызения совести за то, что отослал сына в кубрик.

– Нет, – не поднимая головы, выдохнул парнишка.

– Ты уже большой, должен сам постигать морскую науку, – Жуан попытался успокоить свое щемящее чувство вины.

– Я знаю, – промолвил сын без обиды, смиренно, как принимают неизбежное зло.

– Чему тебя выучил святой отец? – поинтересовался капитан, стараясь уйти от неприятной темы.

– Многому… – нехотя пробормотал мальчик.

– Ты знаешь буквы?

– Да.

– Можешь написать свое имя?

Хуан поднял голову, и в раскосых темных глазах индейца-сына отец увидел грусть. Ему стало тяжело.

– Ты не хочешь ехать к властителю? Желаешь остаться на корабле?

– Нет, – замотал головою Хуан, рассыпая по плечам густые волосы.

– Почему ты боишься ножниц сеньора Бустаменте? – любуясь прядями, спросил отец.

– В волосах сила, – упрямо заявил юнга и гордо вскинул голову.

– Пусть будет по-твоему, – уступил Жуан, опасаясь поссориться по пустяку. – Ты мечтаешь покататься на слоне и встретиться с наследником?

– Мне наплевать на них и размазать по палубе, – отрезал парнишка.

– Тогда зачем стремишься на остров? – растерялся отец.

– Я ищу маму! – с вызовом ответил сын.

– О Боже, – вздохнул Жуан. – Когда ты поймешь, что здесь нет ее?

– Откуда ты знаешь? – зло воскликнул Хуан, отстраняясь от отца. – Говорят, ты продал ее в рабство?

– Кто тебе сказал? – опешил Карвальо. – На свете много злых людей, не верь им.

– Если это не так, почему не отпускаешь меня на землю? – юнга подозрительно глядел ему в глаза. – Ты знаешь, где мама?

– Да.

– Значит, ты продал ее?

– Нет, сынок. Она ушла от меня… От нас, – поправился Жуан. – Вернулась в племя, поднялась с ним в горы. Была война, индейцы резали друг друга… Мы не дождались возвращения мамы, уплыли из гавани.

– Она погибла?

– Не знаю. Когда второй раз я зашел в Землю Святого Креста, никто не знал, что случилось с племенем. Оно исчезло.

– Великий Бог взял их к себе, – решил Хуан, упорно сочетавший христианство с индейскими верованиями.

– Возможно, – не захотел спорить отец.

– Или перенес в другое место, – предположил мальчик.

– Опять ты за старое… – покачал головою Жуан.

– Я найду ее, – заупрямился сын.

– Ищи, – согласился отец. – Но обещай мне никуда не ходить без сеньора Баррутиа и ничего не делать без его совета!

– Ты сказал, что я уже взрослый, – надулся мальчик.

– На земле, как на корабле, существует дисциплина. – Жуан привлек сына к себе. – Ты – юнга Испанского королевского флота! Не забывай этого.

– Я помню, – Хуан обнял отца.

– Обещаешь?

– Да, – неохотно произнес парнишка.

– Поклянись на распятии!

– Лучше я поклянусь честью.

– Это надежнее?

– Конечно.

– Тогда давай…

Юнга слез с колен отца, встал перед креслом, приложил правую руку к сердцу, затем к бедру, где у офицеров болтались короткие клинки, и важно изрек, подражая штурману Пунсоролю:

– Клянусь!

Жуан с трудом удержался от смеха и, чтобы выглядеть серьезным, прикрыл ладонью растянувшиеся губы.