– М-м… – мычит глухой Родригес, размахивает руками, показывает на палубу.

– Чего? – не понял Ганс.

– М-м… – слышит в ответ.

– Тащи все наверх, – догадался канонир. – Боцман разберется, куда отправить.

Подмоченные тряпки, куски железа, полудохлых кур вытаскивают наружу, осматривают, перебирают, опускают в шлюпки. Старые прогнившие вещи вываливают за борт. В море плавают дырявые корзины, обломки досок, порченые фрукты. Шевелятся облепившие обшивку тонкие водоросли.

Звенят стекла, вынимаемые из кормовой надстройки вместе с рамами. Гулко вторит колокол, вздрагивает под ударами топора Фодиса, разбирающего настил дека корабля. Второй раз занят нормандец неприятным делом. Вслед за «Сант-Яго» остов корабля опустится на дно. Стражник Мартин, он же баталер, отвинчивает нактоуз. Рядом за работой следит Элькано.

Закачалась, нагнулась вперед вместе со стеньгой, марсом, фонарем грот-мачта, удержали ее за канаты два десятка рук.

– Эх, лодыри, надо было разобрать! – высовывается из утробы корабля с бочонком пороха немец. – Куда смотрит Акурио?

– Прикипело все, прижилось, – защищается португалец. – Хоть под корень руби. Бизань из гнезда так и не вышла.

– Неужто и впрямь топором? – канонир пожалел клееную мачту, перетянутую обручами.

– Не бросать же, – вздохнул матрос. – Эрнандо с парнями руль снять не может, а капитан велел забрать шарниры на «Викторию».

С треском обрывая канаты фок-мачты и ломая поручни, грот-мачта полетела за борт. Раздался всплеск воды, послышалась ругань.

– Кого-то чуть не прибили, – оживился португалец, – пойду-ка я погляжу.

Ганс поставил бочку на палубу, нырнул в трюм.

– Порка мадонна! – выругался итальянец. – Сдурели, олухи?

– Не удержали, – оправдывается боцман. – Был бы народ, мы бы мягонько ее…

– Был бы народ, ее б не трогали, – пробурчал под нос баск.

– Что, сеньор штурман? – не расслышал Фодис.

– Торопись, говорю, скоро солнце сядет.

– Завтра закончим, – заверил плотник.

– Нам бы за три дня управиться, – пробормотал баск, недовольно поглядывая за борт.

– Живы? – спросил Фодис.

– Лодка цела, даже воды не набрала, – сообщил Элькано.

– Со страха орали, – решил плотник.

– Кабы не тросы, их бы накрыло, – капитан смерил на глаз расстояние.

– Когда мы тонули у реки Святого Креста, то вязали плоты, чтобы управиться до темноты, – вспомнил нормандец.

– Страшно было? – заинтересовался баск.

– Чего боятся, когда четыре корабля ждали в Сан-Хулиане?

– Четыре не два, – согласился Хуан.

– Я не утону, – заявил Ричард. – Господь дважды несчастье не посылает.

– Надеюсь… – усмехнулся Элькано.

Мачту перевязали канатами, потянули за шлюпкой к флагману.

– Дядя Ане, – юнга наткнулся в трюме на немца, – мы не затонем? Слышишь, как плотники топорами стучат? Нас заберут отсюда? – испуганно спросил он.

– Не бойся, не забудут о тебе.

– Добро жалко. Вон сколько пропадает.

– Не волнуйся, увезем, – успокоил канонир. – Ты на какой корабль хочешь перейти?

– Мне все равно, я с вами пойду.

– У тебя есть табак? – обрадовался немец.

– Да.

– Тогда давай перекурим, – разомлел от счастья канонир.

Как ни старались взять с «Консепсьона» все, что могло пригодиться на островах и в океане, многое пришлось бросить. Трюмы и палубы кораблей не вмещали груза. На каравеллах длиною в тридцать метров размещались по шестьдесят человек. Кубрики забили до отказа канатами, парусами, обменным товаром. Люди спали вповалку под открытым небом.

Жаль терять добро, да делать нечего. На закате третьего дня Элькано в последний раз осмотрел останки корабля, спустился в лодку, отправился к Эспиносе на «Викторию», где ему предложили место главного штурмана. За спиной покачивался на волнах снятый с якоря развороченный корпус судна – без мачт, без окон офицерских кают, с раскрытыми люками портов. Матросы со второй шлюпки запалили изъеденное червями дерево. Легкая струйка дыма пригнулась к воде, потянулась к берегу.

Команды судов облепили борта, смотрели на похороны «Консепсьона». Корабль казненного Кесады – оплот мятежников в Сан-Хулиане, затем под руководством Серрана верный помощник адмирала – медленно дрейфовал вдоль острова, удалялся от разграбивших его товарищей.

Серый дымок потемнел, сгустился, показались желтые языки пламени. По флагману прокатился вздох боли и сожаления.

– М-м… – застонал Глухой, будто его жгли на костре.

– Гляди, горит… – удивленно произнес Леон.

Ганс Варг снял шапку, перекрестился.