— Нет, еще не время, и вы сами это прекрасно знаете. Ведь вы не отомстили королеве, насколько я знаю? Тогда зачем говорить об отъезде?! И что мы будем делать в Ванне, в этой дыре?

Перед нами открываются блестящие перспективы, а вы полагаете, что я соглашусь влачить существование провинциального врача: давать ветрогонное трактирщикам и принимать роды у коров?

— Я знаю! Но бывают моменты, когда меня все это страшно утомляет, особенно мужчины. Они ужасны…

— Важно, что они этого не замечают. Послушайте, Жюдит, ну будьте благоразумны! Когда-нибудь все кончится…

Влюбленные, обнявшись, поднимались по лестнице. Через какое-то время желтый свет их свечи почти достиг Жиля. Он нащупал за своей спиной ручку двери, осторожно нажал ее и проскочил в комнату, но дверь не стал захлопывать, чтобы не упустить ни слова из интересного разговора. Все услышанное отодвинуло на задний план любовь и связанные с ней переживания. Он понял, что в старом особняке Ришелье готовится новая гнусная ловушка для королевы. Волна отвращения смыла сердечную боль.

Первые же слова Керноа показали ему со всей очевидностью, что Жюдит не знала о планах сицилийцев. Она не выдала его, не назвала настоящее имя своего оскорбителя и сегодня не старалась удержать его, чтобы передать в руки стражи. Странная вещь женская логика…

Мысли Жиля вернулись теперь к неожиданному повороту событий, в результате которого мертвые оживали, а живые меняли обличье. Жилю показалось, что он вписан в картину сумасшедшего художника или играет с открытым лицом в пьесе, где все остальные персонажи носят маски. Все было фальшивым в этом доме: и Жюдит, и «добрый доктор Керноа», совершенно не похожий на врача-бретонца.

Спрятавшись за дверью, шевалье затаил дыхание: пара, обмениваясь поцелуями, приближалась к комнате Жюдит, и Жиль наконец мог разглядеть человека, на плечо которого молодая женщина влюбленно опустила свою рыжую головку. Он был достаточно высок и явно очень силен, его волосы, тоже рыжие, немного темнее, чем у Жюдит, обрамляли белое холеное лицо. Вряд ли этот человек привык в любую погоду спешить на помощь к больным. Тонкие черты удлиненного лица производили приятное впечатление, если бы не рот — плотно сжатые губы придавали всему облику доктора Керноа выражение упрямого недовольства. Зато глаза были необычайные: золотистые, неровный огонь свечи заставлял их вспыхивать диким светом. Если глаза — это окна души, то в ней Жиль с отвращением обнаружил два смертных греха — жадность и сластолюбие, но мог лишь в бешенстве сжимать кулаки, видя, какое блаженство излучает запрокинутое лицо Жюдит.

Супруги прошли в спальню, теперь Жиль слышал их разговор даже лучше, чем прежде, — оказалось, что он попал в туалетную комнатку, в ту самую, где Жюдит освежала залитое слезами лицо. Он замер, боясь пошевелиться и выдать свое присутствие легким шорохом или скрипом половицы.

Жюдит тихо вздохнула.

— Крепче обнимите меня, — сказала она. — Вы сегодня рассеянны и печальны. Мы целые сутки не виделись, а вы мне совсем не рады…

— Не говорите глупости, вы же отлично знаете, как я вас люблю. Но у меня много забот, и вам придется разделить их со мной.

— Боже мой, что еще случилось?

— А то, что графу явно не понравится история со вчерашним скандалом, а американец теперь вряд ли живым доберется до своей родины.

— Не понимаю, почему пьяная выходка какого-то иностранца может обеспокоить мосье? Когда открываешь игорный дом, надо быть готовым ко всему.

— У нас не простой игорный дом, и игроки должны строго подбираться. Действительно, Жюдит, вы меня поражаете! Неужели я должен вам говорить о хорошем тоне, элегантности и респектабельности? Мы поддерживаем реноме нашего дома, как это принято в парижском свете: вы слывете за любовницу банкира, и прекрасно, такая слава ничуть не пятнает вашей чести, ибо какая женщина не имеет любовника? Все было хорошо, мы быстро приближались к цели; игра шла с размахом, вас называли самой красивой женщиной Парижа, мосье был доволен, и вдруг этот скандал… А между тем граф де Водрей и граф Эстергази зачастили к нам… Они друзья королевы…

— Я знаю, но от их прихода к нам до появления здесь королевы еще очень далеко. Я, признаюсь, никогда не верила в эту возможность.

— Вы просто не знаете всех обстоятельств так хорошо, как их знает мосье. Вы не представляете, до какой степени королева любит игру. Несмотря на запреты короля, она устраивает игры в Трианоне. Из достоверного источника известно, что однажды вечером она, в маске конечно, ездила к герцогу Дорсету, английскому полномочному министру, в его особняке играют по-крупному. Королева обычно больше проигрывает, чем выигрывает. Водрей и Эстергази у нас выиграли и выиграют еще. Не сомневаюсь, королева не откажется от удовольствия посетить самый элегантный игорный дом Парижа. В маске, окруженная двумя-тремя друзьями, но она обязательно придет. Мосье в этом уверен. Ее приведет Водрей, ему заплатили.

— И что тогда произойдет?

— Я этого не знаю, мосье мне не рассказывал, но, думаю, вы останетесь довольны…

— Это было бы слишком прекрасно! Но нет, она не придет!

— Нет, придет. Нужно только подождать, чтобы ее белокурый рыцарь, швед Ферсен, уехал в свои северные края, а он уезжает уже скоро — король Швеции призывает его к себе. И как обидно, сейчас, когда наше предприятие должно было так скоро и так удачно завершиться, вдруг появляется этот чертов американец и встает нам поперек дороги!

Тыльной стороной ладони Жиль вытер пот, струившийся по его лбу. Этот Керноа, казалось, отлично знал и двор, и окружение королевы, и графа Прованского.

Новый скандал, связанный с королевой, довершил бы дело госпожи де Ла Мотт и утопил в грязи королевский трон. Жиль, забыв о своем горе, благословлял судьбу, позволившую ему раскрыть коварный заговор.

— Не драматизируйте, — сказала ему Жюдит, — дуэли в Париже случаются ежедневно, о них говорят положенное время и забывают.

— Здесь другой случай. Вашу честь защищал иностранный посланник.