Кажется, этому типу не придется долго стараться, чтобы убить меня: еще пару часов, и я превращусь в ледышку. Когда я перестала трястись, на смену ознобу пришла новая беда: мне нестерпимо захотелось в туалет. Я стиснула зубы, чуть не расплакавшись, но протерпеть смогла недолго. Было безумно стыдно и обидно до слез, но организм требовал своего: отодвинувшись как можно дальше от импровизированной постели, я справила нужду, поняв, что до сих пор не чувствовала себя настолько униженной.

Сколько я протяну в таких условиях? А если у меня не останется сил выползать из соломы? Хоть бы ведро дал какое-нибудь…

И тут я поняла, что думаю совсем не о том. Мысли жертвы, смирившейся со своим положением, - а мне нужно встать, искать новые способы, как выбраться из ловушки, не сдаваться, ни в коем случае – не сдаваться.

Но все доводы были бессмысленны по одной простой причине: я не верила себе, и не чувствовала сил на сопротивление. Желание выжить было похоже на угасающую свечку. Огонек все меньше и меньше, свет тусклее.

Кажется, мне удалось уснуть, иначе я не могу объяснить то, что очередной визит маньяка стал для меня новой неожиданностью. Все повторилось – свет в лицо, его и мое молчание, от которого внутри все покрывалось ледяной коркой. Почему он прячется за маской? Какого цвета у него глаза? Я рисовала его в своем воображении и уродливым стариком, и молодым, красивым мужчиной, с ледяным взором.

– Выпусти меня, - заговорила я охрипшим голосом. – Я никому не расскажу, где была, клянусь, только отпусти.

– Зачем? – задал он вопрос, а я, несмотря на страх, удивилась:

– Я хочу жить.

– Так ли сильно ты этого хочешь?

Я глубже зарылась в солому, сгибая пальцы ног, и накрывая лицо руками, чтобы избавиться от слепившего света.

– Сильно.

– Ты ошибаешься, - ответил похититель и вышел.

Снова стало темно, и ощущение чего-то худшего тисками сжимало сердце. Я шаталась из стороны в сторону, не понимая, что за монотонный звук доносится до ушей, и только спустя время дошло: это я вою. Отлично, только этого еще не хватало.

– Надо взять себя в руки, - произнесла вслух, но веры в свои силы больше не стало.

Я закрыла глаза, думая о том, где сейчас мой брат. Несмотря на семилетнюю разницу в возрасте и мое над ним опекунство, у нас были весьма доверительные отношения. Точнее, так было до того, как я начала жить с бывшим парнем, Сережей. Роман между нами завертелся довольно быстро: мужчина приехал в наш город по работе и искал квартиру на длительный период, я показывала ему подходящие варианты. Выбор, кстати, весьма достойный, он сделал быстро, и в тот же вечер позвал меня в ресторан, а потом попросил показать город. Мы мотались по весенним проспектам всю ночь, пили шампанское из горла, стоя на берегу реки, дурачились и вели себя словно дети. С Сергеем было легко и уютно, я чувствовала себя счастливой как никогда ранее, и, глядя в его глаза, таяла словно мороженое. Хмель кружил голову, взгляды становились многозначительными, молчание – томным, и я, совершенно естественно, оказалась в его новой квартире. Впрочем, для меня это естественным не было, строгое отцовское воспитание заставляло когда-то краснеть даже от слова «секс», но в тот момент мне казалось, что я в нужном месте и в нужное время, и впереди нас ждет только счастье, одно на двоих.

Влюбленной дурочке, коей я была, простительны такие мысли, а так же розовые очки, по вине которых я не замечала очевидных вещей. Я ночевала у него, переместив часть гардероба, готовила ужины в его рубашке, и каждую ночь отдавалась словно в последний раз. Он оказался умелым и нежным любовником, знал, когда нужно промолчать, а когда – сказать подходящую фразу, одним словом – идеал.

Плюсы перевешивали минусы, и их было, на мой взгляд, весьма мало: раз в неделю он улетал в родной город, и в это время его телефон был выключен. Когда ему звонили по скайпу, Сергей всегда выходил в другую комнату и запирал дверь, объясняя это тем, что его начальство жило в другом часовом поясе и им ни к чему было знать, чем занимается в свободное время их сотрудник. Он не разрешал выкладывать совместные фотографии, все так же ссылаясь на свою работу и повторяя, что счастье любит тишину.

Папе Сережа сначала понравился, в отличие от Игоря. То ли брат ревновал меня, то ли понимал в людях побольше моего, но именно он спустя полгода открыл мне глаза на личность человека, с которым я провела столько времени бок о бок. Сергей был женат, полтора года назад у него родилась дочь, с супругой разводиться он не собирался, впрочем, как и рассказывать мне правду. Когда все вскрылось, мужчина пожал плечами и просто заявил:

– Тебе же было хорошо со мной, так?

Сначала мне хотелось отомстить, сделать ему так же больно, как минимум, рассказав жене о похождениях ее ненаглядного, но увидев в соцсетях снимок дочери, безумной похожей на своего отца, я закрыла страницу, удалила номера и решила больше никогда о нем не вспоминать.

Я закрыла глаза, надавив на веки пальцами, словно пытаясь таким образом остановить слезы. Следом некстати накатили воспоминания об отце, и тут уже я не смогла сдержать рыданий.

После расставания с Сергеем я вернулась домой, ощущая себя девяностолетней старухой, развалиной. Ночами моталась по квартире, страдая бессонницей, а потом лежала в кровати, встречая осенние рассветы. На работе я и так была не самой общительной личностью, но дома обычно все выглядело по-другому. Мы вели с отцом и братом откровенные беседы, и если бы все продолжалось так и дальше, я бы раньше заметила изменения, проявившиеся во внешности и поведении отца. Лицо его стало серее, он перестал есть дома, и, как выяснилось позже, на работе тоже. Когда силы совсем покинули его, и папа упал на работе в обморок, скорая помощь увезла в раз постаревшего мужчину в КДЦ, откуда спустя пару дней мы узнали страшный диагноз: рак желудка, четвертая стадия, метастазы. Я не могла поверить, что ничего нельзя изменить, что все те деньги, которые отец зарабатывал, будучи председателем совета правления директоров банка и имея там акции... все это было бесполезно. Не зря говорят: здоровье не купишь.

Мы с Игорем искали клиники в Германии и Корее, но ответы пришли уже после того, как отца не стало. Десять дней он пролежал в больнице, мы с братом не отходили от него. Вечером, словно чувствуя, что это наш последний разговор, отец взял меня за ладонь и начал говорить. Я слушала его, торопливо стирая бегущие по щекам слезы, и пытаясь запомнить каждое слово. Он наставлял меня, просил приглядывать за братом, а главное - не встречаться с мудаками. Тут я рассмеялась, шмыгая носом, и поклялась, что жизнь свою свяжу только с тем, кто понравится ему.