– Любезный друг, – говорил он дону Хозе, – на «Лоране» этот негодяй присвоил себе мою фамилию. Он Буврейль, важное лицо, а я Лаваред, незначительная личность, полусумасшедший, посмешище экипажа. Пусть будет так… потерпим еще немного. Вскоре мы прибудем в Колон. И там я воспользуюсь почтением, которое оказывают на пароходе Лавареду.

– Что вы хотите этим сказать?

– Очень просто: господин Буврейль человек с положением. Как только я сойду на берег, я становлюсь Буврейлем, это мне легко сделать, потому что все мои документы при мне; мы там найдем настоящих властей и получим от французского консула приказание отправить его на родину!

– Понимаю. Я буду вам содействовать.

– Итак, его путешествие скоро прекратится.

Комбинация эта действительно была великолепна. При своей простоте, она могла осуществиться. Но Лаваред не был настолько наивен, чтобы не сознавать, что с приближением к Америке его рай кончался и начинался ад. Вполне откровенно он признался в этом мисс Оретт, которая расспрашивала его, смеясь, каким образом избежит он ближайшей остановки.

– Вы, конечно, понимаете, что я перестану выдавать себя за то лицо, имя которого я взял себе на время переезда. Я не успею ступить в Колон, как мне преградят дорогу серьезные затруднения.

– Что же вы рассчитываете предпринять?

– Не знаю еще; но, во всяком случае, не буду ждать этой остановки, чтобы сойти на берег.

В Мартинике, где пароход стоял почти целый день, Лаваред поступил так, как большинство пассажиров. Он сошел в Форт-де-Франсе. Что же касается Буврейля, то он еще был под арестом.

– Нужно с вами проститься? – спросила мисс Оретт.

– Нет… ведь я же должен дать вашему отцу возможность исполнить его миссию.

– Стало быть, затруднения вас нисколько не смущают?

– Наоборот, они подбодряют меня… Мы здесь на французской территории, и даю слово, что я буду изыскивать средства к продолжению своего кругосветного путешествия, не преступая поставленных мне условий.

Это было легче сказать, чем сделать. Он был знаком с колонией, так как жил здесь во время одного из своих путешествий. Он направился к площади Саван с целью пройтись немного и обдумать свое положение.

Он размышлял так:

– Как быть?… Если я отправлюсь дальше на «Лоране», мы остановимся в Венесуэле и Колумбии, прежде чем достигнем перешейка. В этих местах почти нет дорог, даже почта перевозится на мулах… Значит, я только даром потеряю драгоценное время. Да и как я буду жить там? Если я, не покидая острова, достигну Сен-Пьера, то найду там пароход, идущий в Северную Америку… а на острове Святого Фомы будут пароходы, крейсирующие между Антильскими островами и Мексикой… это было бы очень кстати, но как я заплачу за проезд?

Обходя вокруг высокой статуи императрицы Жозефины, он увидел, что кто-то на него смотрит.

– Лаваред?… Ты ли это?

– Я самый.

И он внимательно осмотрел говорившего, которого тотчас же узнал. Это был его школьный товарищ.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Арман.

– Я тебе сейчас отвечу и задам тот же вопрос. Я с некоторых пор состою при особе губернатора.

– Значит, ты стал теперь креолом?

– Нет… только эмигрантом, так как я не уроженец колонии. А ты что тут делаешь?

– Я здесь проездом только и пришел подышать городским воздухом во время стоянки нашего трансатлантического парохода.

Товарищ не замедлил предложить ему абсента на кокосовом молоке, и разговор завязался. Арман расспрашивал про друзей молодости и других, которых когда-то знал на Малых Антильских островах.

– Что поделывает Жордан?

– Эмигрировал в одну из восемнадцати испано-американских республик. По последним сведениям, наш друг Жордан, разорившийся в дни бурной молодости, реализовал последние десять тысяч франков и уехал в Каракас.

Впрочем, помощник кригскомиссара знал его. Он жил в двух шагах, и друзья отправились к нему.

Это был интересный тип: креол, корреспондент ученых обществ, довольно высокого о себе мнения, что видно было с первых же слов.

– Я бы хотел знать, что сталось с моим другом Жорданом, который когда-то жил на Мартинике? – вежливо спросил Лаваред.

– Вы хотите сказать, – поправил его ученый, – на Мадинике?

– Это, разумеется, креольское название?

– Нет, сударь. Это настоящее название острова, данное ему туземцами.

– Ну, хорошо… но ведь я не знаю караибского наречия.

– Вы хотите сказать – карибского, потому что «караибское» есть французское искажение этого слова.

Лаваред не имел никакого желания спорить с этим источником местных знаний и снова вернулся к Жордану.

– Господин Жордан поселился в Каракасе, где открыл французский базар.

– Базар… Все по тридцати копеек?…

– Вы, конечно, парижанин, – серьезно сказал помощник кригскомиссара. – Базар в Венесуэле – это нечто вроде Лувра или Bon Marche, с прибавкой Темпля и Halles centrales… Там все продается, все можно найти. Дела идут счастливо. Капитал Жордана удесятерился. Каждые два года он ездит во Францию, чтобы делать закупки и избежать анемии, которой подвергаются европейцы, никогда не покидающие этих мест. Он даже принужден был открыть отделения базара в Боливаре, Сабанилле, Боготе; он, кажется, дошел даже до республик Эквадор и Боливия. Но главный центр – это Каракас.