Рауль был человек стойкий и прямой, не очень острого, но серьезного ума, немного грубоват, как все деревенские жители, но зато не знал фальши горожан. Доротея невольно покорила его волю и нежно и глубоко коснулась его души. Застенчивый, как все прямые и нетронутые натуры, Рауль плохо скрывал свои чувства и слушался ее беспрекословно.

По совету Доротеи, он подал следователю заявление о нападении на усадьбу и в заявлении откровенно признался, что вместе с группой дальних родственников разыскивает фамильный клад и что для находки клада необходимо иметь золотую медаль старинной чеканки с надписью, указывающей местонахождение клада. Не называя Доротеи, он сообщил, что к нему приехала дальняя родственница и вскользь сказал о причинах ее приезда.

Через три дня приехал Кантэн с мальчиками. Фургон поставили посреди двора, и Доротея перебралась в него из уютных спален Мануара. Мальчики были рады отдыху, и потекли веселые дни после тяжелой кочевой жизни.

Кастор и Поллукс по-прежнему дрались. Кантэн часами сидел с удочкой у реки, а невозмутимый капитан важно беседовал с Раулем и покровительственно рассказывал ему и Голиафу разные приключения.

Доротея как будто отдыхала. Но на самом деле она усердно наблюдала и занималась изысканиями. Несколько часов посвящала она мальчуганам, а остальное время следила за старым бароном, бесцельно слонявшимся по двору с Голиафом на цепочке. Взгляд старика рассеянно блуждал по сторонам, а Доротея не спускала с него глаз, ловя хоть проблески сознания.

Несколько дней провела она на чердаке, роясь в библиотечных шкафах и ящиках с книгами и письмами, в докладах управляющих, в портфелях и папках прошлого века. Она тщательно изучила переписку семьи, церковный архив, старые планы имения.

– Ну-с, кажется, есть успехи? – сказал ей как-то Рауль. – Ваши глаза немного прояснились.

О, эти глаза, глаза Доротеи! Они влекли к себе Рауля как магнит. Ими смотрел он на весь мир и ничем не интересовался, кроме их блеска и выражения.

Доротее льстило и нравилось поклонение молодого человека. Его застенчивая любовь была для нее чем-то новым, очаровательным. Она привыкла чувствовать на себе откровенно бесстыдные взгляды мужчин, полные неприкрытой чувственности, и эти взгляды оскорбляли ее, как плевки. И вот пришла радость чего-то чистого, благоуханного…

Как-то раз, катаясь в лодке, Доротея опустила весла и пустила лодку по течению.

– Срок приближается, – сказала она задумчиво.

– Какой срок? – спросил Рауль, думавший не о сроках, а о глазах Доротеи.

– Тот, – ответила она. – Масса мелочей намекают на его приближение.

– Вы думаете?

– Уверена. Вспомните слова дедушки перед вашей поездкой в Роборэй. Он вам сказал: «Теперь еще не поздно, а самая пора». Как жаль, что он болен и не может открыть вам тайну.

– Но разве может быть надежда, если пропала медаль? Мы обыскали кабинет, спальню, весь дом, перерыли каждую мелочь – и все напрасно.

– Дедушка знает разгадку. Ум его помутился, но остался инстинкт. А инстинкт никогда не погибает. Мысль о медали и кладе, по-моему, стала у вас в семье инстинктивной. Подумайте: она зрела у вас поколениями, веками, и никакое потрясение не вытравит ее у человека. Медаль запрятана и очень хорошо, но настанет срок, и барон про нее вспомнит. Не словом, так жестом выдаст он свою тайну.

– Разве вы думаете, что Эстрейхер ее не похитил?

– Ни в каком случае. Иначе они бы не боролись. Ваш дедушка сопротивлялся до последней минуты, и только наше появление заставило Эстрейхера бежать.

– О, если бы я мог поймать этого негодяя, – вздохнул Рауль.

Лодка тихо скользила по течению. Вдруг Доротея прошептала, стараясь не двигаться:

– Тише: он здесь.

– Где? Как?

– Он где-то здесь на берегу и, верно, слушает нашу беседу.

– Вы его заметили?

– Нет, но догадываюсь о его присутствии. Он следит за нами.

– Откуда?

– С холмов. Когда я узнала, как зовется ваше имение, я подумала, что там есть какие-то укрепления или пещеры. Роясь в бумагах, я нашла подтверждение своим предположениям. Во время Вандейского восстания между Тиффожем и Клиссоном были укрепления, брошенные каменоломни и пещеры, где скрывались повстанцы.

– Но как узнал о них Эстрейхер?

– Очень просто. Собираясь напасть на вашего дедушку, он долго его выслеживал. Барон любил гулять и мог зайти в один из тайников. Эстрейхер его и заметил. Посмотрите, какая тут холмистая местность, сколько оврагов. На каждом взгорье можно устроить наблюдательный пункт и следить за всем, что у вас происходит. Эстрейхер, конечно, здесь.

– Что же он делает?

– Ищет медаль и следит за нами. Не знаю, зачем ему вторая медаль, но он ее разыскивает и боится, как бы она не попала в мои руки.

– Раз он здесь, надо вызвать полицию.

– Рано. В подземельях много выходов, и он все равно ускользнет.

Рауль задумался.

– Что же думаете предпринять? – спросил он наконец.

– Дать ему выйти на свет божий – и прихлопнуть.

– Когда и как?

– Чем раньше, тем лучше. Я говорила на днях с ростовщиком Вуареном. Он показал мне продажную на имение. Если в пять часов пополудни тридцать первого июля Вуарен не получит триста тысяч франков наличными или облигациями государственных займов, Мануар переходит в полную его собственность. Об этом он мечтал всю жизнь.