— Потом в армии боевой сан и принял, — тихо сказал Хал, причём таким тоном, будто это всё объясняло. Вообще всё.

— А-а-а. Понятно, — сблефовала я, окончательно запутавшись, — а то смотрю, чего это летом, и вдруг зимние черные ленты.

— Чёрные ленты? Ну… да. Убийство же. Траур. Ну, твоё здоровье.

Траур. Точно. И как я раньше не подумала? Вот что значит, не знать местных традиций! У нас вот траур синий.

Осилив ещё пару рюмок и стакан травяного сбора, я оделась и выскользнула в коридор. До отсека добралась незамеченной. Вдвойне повезло, что Эвелин как раз вышла. Когда лекарка вернулась, я сидела на собранных вещах и готовилась слушать Обличающую Речь. Ожидания оправдались: по своему обыкновению, Эви «точно вычислила», что происходило ночью. Оставалось кивать и соглашаться, что нехорошо отвлекать рулевых от дороги, и что вообще мои понятия о приличиях стремятся к нулю.

Вскоре поезд забежал в нору, то-есть, на вокзал, и замер у настила. Но кожаные двери так и остались зарощенными. Гнусавый голос призывал сохранять спокойствие и вещал о технических неисправностях. Из окон, обращённых к высокому зданию с вычурными узорами, был хорошо виден белый дым. Затем побежали люди: сначала с чемоданами наружу здания, потом со шлангами внутрь. Ритм транспорта сбился. Люди нервничали, места не хватало. Кто-то искал свою змею, которая теперь отправлялась не в то время не из того места, кто-то без очереди лез на выход, кто-то бранился последними словами.

Наконец, выпустили. Влажная жара окатила с головы до пят, одежда тут же стала мокрой от пота. Со стороны вокзала дошел поток воздуха, в носу защипало от кислого запаха. Захотелось вернуться обратно в змею, тем более, что воздуховод уже починили, и по «коридорам» гулял прохладный ветерок. Но увы — пришлось вытаскивать пожитки и собираться в кучу.

Внутрь вокзала не пускали, входы и выходы от загонов со змеями перекрыли заставами. Ближняя расположилась на воротах высокого забора, который примыкал к углу вокзала. Я подошла к зданию, упёрлась лбом в огромное окно. Уф, хорошо… Нет, к жаре, конечно, привыкла, но у нас-то она сухая, а тут духота и влажность. Уф… внутрь вокзала бы попасть, там хоть густая тень.

Под ногами зашуршало. Глянула. Затоптанный листок желтоватой Мерранской бумаги, той, которая хрустит, но не мнется. Печать плохая — краска оставляла следы на руках. Текст на двух языках, простом и Высоком, в две колонки. Заголовок «все люди, все равны!» Ну да, ну да. Только у кого оружие, тот всё равно равнее… По основному тексту — фразы вроде «когда право становится бесправием, сопротивление становится долгом», «свобода совести — одна на всех» и далее в том же духе. Внизу — «Сопротивление преступной власти — твой долг перед Империей!».

— Ого! Что это? — пропыхтел над ухом Отто.

Парень сейчас походил на варсумкую ящерицу в период линьки: чуб всклокочен, мышцы просвечивают сквозь тонкий слой кожи, сзади тянется мокрый след. Я молча протянула листовку.

— Ого! Во даююют… — удивился силач, явно давя улыбку.

Тут же подошла Эвелин, листок перекочевал к ней. Пробежав глазами текст, лекарка заломила бровь и выдала:

— Ну хотя бы.

— Прячь! Прячь! — вдруг зашипел Отто.

Листок нырнул в личное подпространство. Я повернула голову и увидела, что в нашу сторону глядят солдаты с заставы. Эвелин тоже их заметила и приветливо улыбнулась. Потом она кивнула на толпу, состроила грустную мину, повела плечом. Тесёмки на вороте лёгкого платья ослабли, полотно чуть соскользнуло, открыв ключицы. Бойцы на заставе ободрились, сочувственно покивали, тут же забыв, что только-только сочли наше поведение подозрительным. Ну и дисциплина…

Скоро подошла очередь проходить «кордон». Ставшая уже привычной проверка личности по крови, краткий досмотр вещей, несколько вопросов. Ещё удалось перекинуться парой фраз с бойцами, что тёрлись с внешней стороны ограды и подмигивали Эвелин. Короткий разговор дополнил версию событий, бродившую в толпе: незадолго перед нашим приездом кто-то выпустил в здании вокзала «снежные дымы» — штуку безвредную, но впечатляющую. Сначала все подумали, что пожар. Пока люди бегали, злоумышленники успели намалевать на стенах лозунги и раскидать листовки.

— Поймали кого?

— Неа. Ну то есть пару мудиков загребли, но монторп знает, чего они… шваль привокзальная, скорее всего. Да ваще, пусть, вон, Инквизиция разбирается, — боец кивнул наверх, где кружил птицеящер с чёрным оперением, — и да, если увидишь листик похабный — сожги немедля, а то срок вломят.

— За что? За то, что прочитали? — удивилась я.

— За хранение дольше трёх минут! Пять годов трудового, чтоб ты знала. А за распространение — рудники, причём северные, или вовсе под линзу, эт смотря сколько найдут.

— Ого…

— Чего «ого»? Наш лорд, храни его Великий Апри, вообще закон планирует, чтобы за всё линза. Ваще за всё.

— Мда… Весомо…

Тут офицер, наконец, заметил неуставное поведение, и двинулся к нарушителям недвусмысленно-пружинящей походкой. Ой, влетит теперь бойцам… Ну и правильно, вообще-то. Мысленно пожелав ребятам удачи, я быстро ретировалась.

***

Лорд-наместник Ириан приветил театр радушно. Место под шапито отвели в очень выгодном месте — на окраине Старого города, между зажиточными кварталами и районом кабаков. Под жильё дали целую гостиницу, приказав хозяину уменьшить цену вдвое. Огромные афиши по всему городу, заранее проданные билеты, шумиха в газетах. Дарн повизгивал от восторга, пересчитывая Высоких в зале. Публика валила валом, деньги текли рекой.