Человек — то, чем он себя считает. И если богатый мужчина из Ларантанского порта хочет считать себя женщиной, носить платья и томно прикрывать глаза, ловя на себе взгляды толпы, Аша тоже будет считать его женщиной. А если Безликий говорит, что он мужчина, она будет считать его мужчиной.
У человека не было лица. Говоря откровенно, у него не было вообще ничего: лысая голова спрятана под капюшоном, скрюченное тело, лишённое каких-либо половых признаков, закутано в огромный мешковатый пёстрый плащ, а негибкие пальцы рук, скрытые за чёрными перчатками, больше напоминали изломанные ветки, чем пальцы. Но больше всего Ашу поразило именно лицо.
Вместо лица у человека был белый чуть выпуклый овал, на ощупь напоминавший то ли дерево, то ли ставшую слишком твёрдой кожу. Овал впивался в голову там, где начинался капюшон, но не оставалось никакого сомнения — это не маска. Это нельзя снять.
Человек передвигался медленной косой походкой, и не всегда можно было понять, где у Безликого перед, а где зад. Он не мог говорить, не ел, его дыхания не было слышно, и никто не мог с уверенностью утверждать, что ночами он спит, а не сидит неподвижно, скорчившись на своём месте и глядя в пустоту перед собой. И всё-таки Аша знала: Безликий всё видит, слышит и помнит.
А ещё он умел писать. Именно с помощью неуклюжих закорючек на бумаге этот человек общался с другими людьми, но другие люди избегали Безликого. Даже на Рыбомордой, матросы которой ко всякому привыкли, его сторонились.
— Не человек это, — уверял Ашу старый Барнори, тыча ей в нос половником. — Посмотри, какие люди бывают. И на это существо посмотри. Человек? Не человек, точно тебе говорю.
Аша злилась, ругалась и обзывала Барнори плешивым псом, но кок лишь посмеивался и неодобрительно скалил зубы, когда Безликий проходил мимо кухни.
— Если он не человек, какая же я красотка? — спрашивала Аша.
— Человеческая, — отвечал ей подвыпивший Гендри. — С руками, ногами, носом, ртом и сиськами. Когда ты смотришь, видно, чем и куда ты смотришь, а этот что? Урод. Нелюдь. А ты — красотка, да. Неудержимая!
— Да пошёл ты, — зашипела на него Аша, но Гендри начал петь, и дела ему не было до её мыслей.
Ходили слухи, что Безликого когда-то прокляла великая Богиня Луны и Ночи, Нияра Асахана. Мол, его уродство — наказание за то, что в прошлом он позарился на одну из её жриц. А ещё говорили, что Безликий был рабом, пока не убил своего хозяина и всех его слуг. Безликий никогда не подтверждал и не опровергал это. Судя по всему, рассказывать о своём проклятии он не мог. Или не хотел.
Зато он рассказал Аше, что действительно когда-то был человеком и сейчас считает себя человеком. Молодым мужчиной со светлой кожей, чёрными, как воронье крыло, волосами и жёлтыми, как свет Луны, глазами. Он сказал так, и Аша это приняла.
За свои восемнадцать лет Аша многое увидела и многое поняла, а потому считала, что гордится собой по праву. Она видела мужчин, которые считали себя женщинами, и видела женщин, которые считали себя мужчинами, но всё равно тянулись к мужеложству. Она видела взрослых, глупых, как младенцы, и детей, чья мудрость превышала мудрость многих стариков. Она видела красавиц со змеиными взглядами и уродок, от чьих улыбок расцветали улицы. А ещё Аша видела огонь. Видела ближе, чем когда-либо хотела, и уяснила для себя навсегда: человек не то, что он снаружи. Человек — то, чем он себя считает. И если богатый мужчина из Ларантанского порта хочет считать себя женщиной, носить платья и томно прикрывать глаза, ловя на себе взгляды толпы, Аша тоже будет считать его женщиной. А если Безликий говорит, что он мужчина, она будет считать его мужчиной.
— А может, врёт он, — бормотал Барнори, перемешивая в котле уху. — И никакой не мужчина он на самом деле, а очень даже женщина. Хотя как по мне — не человек он вовсе.
— Да какая разница? — возмущалась Аша. — Он верит в то, что он мужчина, значит, мужчина.
Веру людей в себя она была готова защищать до последнего. Аша слишком хорошо усвоила данный ей урок. Ты можешь мечтать о чём угодно, ты можешь строить свою жизнь, стремиться к чему-то, но всё это не имеет значения. Любого, и королевскую дочь, и сына плотника на пути жизни может ждать неожиданный поворот, обвал и крах.
— Вот есть ты, и есть твоя жизнь, — рассказывала Аша Безликому. — И ты знаешь, что ты — это ты. А потом что-то случается, и всё, что делало тебя тобой, исчезает. И что тогда делать?
Зашуршал уголь, бегающий по бумаге.
«Тебе придётся стать кем-то другим?» — спрашивал её Безликий.
И всё-таки Аша была уверена, что он не всерьёз. Что её друг когда-то уже нашёл другой ответ, такой же, какой и она когда-то.
— Тебе придётся самому делать себя собой. Таким собой, каким хочешь. За это стоит побороться, правда?
Безликий медленно склоняет голову в согласном жесте. Аша видит, что она ему нравится. Ему действительно интересно слушать её рассказы и рассуждения, а ей нравится говорить с ним. Ещё с первых дней, как он, заплатив капитану баснословную сумму, взошёл на борт Рыбомордой, Аша взяла Безликого под свою опеку. Кое-кто пытался смеяться над этим, но недолго. Аша умела затыкать болтунов и делать то, что ей хотелось делать. Даже капитан не смел с этим спорить, а её прозвище — Неудержимая — произносили не с насмешкой, но с искренним уважением. Аша доказала, что достойна его.