День за днем, уже 16 лет,

Мы вдвоем, и с нами яркий свет.

Свет Моей любви к тебе…

Я помню из детства

Так много о тебе,

Я помню, как тесно

Прижался ты ко мне,

В ту ночь, что нас свела навек,

Мой самый близкий друг и человек…

Твой первый приезд,

И последнее прощанье,

Неважно, что Их делит много лет.

Они во мне одно воспоминанье…

Ты уже совсем

взрослым стал, конечно…

Но в моей душе

ты маленький, как прежде.

Между нами было все:

И ссоры, и дружба, и слезы…

Я помню первый твой полет,

И жаль, что мой, увы, не помнишь…

Я помню первые шаги твои

по новой школе, прямо к новой жизни…

Я помню слезы на глазах твоих,

Когда печаль происходила.

Я помню все из детства…

Ты рядом был всегда.

Деля со мною все на свете,

Пытаясь даже защищать меня…

Какое же блаженство,

Знать – я старшая сестра.

А ты – мой младший брат…

И знай – передо мною ты ни в чем не виноват!

Поверь, что чтобы не произошло,

Кем бы ты ни был, и куда б не шел –

Я буду рядом, всегда-всегда…

Не просто лучший друг, ты для меня…

Ведь сильнее всего мира

Я люблю тебя…

Мой самый лучший брат…

Когда она закончила, в глазах многих буквально стояли слезы, а сам Гарри поднялся на сцену и молча обнял сестру. Я же отметил, как прослезилось неумолимое непристрастное жюри. Эта сцена вызвала у них умиление. Все бы ничего, если бы не выскочившая на сцену откровенно кашлявшая Анжелика. В процессе пения она казалось кашляла все сильнее и сильнее, гнусавила, ее песни звучали одна другой омерзительнее. Наверное, будь мы маглами, ее закидали бы тухлыми овощами. При одном ее появлении все строили гримасу отвращения, явно выражавшую их «фууу!».

В конечном итоге жюри, после очередного смачного чиха в их сторону, заявило что победила на конкурсе Кэтрин, причем заслуженно…

Но Димитру такой расклад явно не пришелся по душе, покидая школу, он заявил – не радуйся, красавица, вы хитрите, и мы схитрим. Когда он провел рукой по ее волосам, никто этого и не заметил, и только позже мы узнали, что зря не обратили на это внимания.

Блаттон опозорилась на всю школу, над ней смеялись, но девушке было глубоко наплевать. Единственным слизеринцем, кто не тыкал ей пальцами в спину, стал Малфой. А она грустила только, что больше никогда не сможет есть мороженное. Оказалось, что она съела три килограмма мороженого, выпила литр ледяной воды, а когда и это не помогло, попросила и смотревшего концерт из-за кулис Блэка стать собакой. На собак у Анжелики была аллергия. Тот стал и вышедшая на сцену Блаттон уже сморкалась, плакала и непрестанно чихала.

В тот день Кэт победила, но радость от этого омрачалась мыслью о том, что вообще-то это еще не конец, и что Хранители еще придумают – неизвестно.

Кэтрин после своей победы занималась тем, что лечила Анжелику, порядком после конкурса простывшую. Голос у леди Блаттон сел, и на уроках моя временная студентка молчала. Ответы писала, а вопросы за нее озвучивал все это время сидевший с ней Драко. После конкурса то, что их отношения довольно неоднозначны, стало еще заметнее. Драко как-то раз даже поругался с Забини, позволившим себе что-то грубое в адрес Блаттон. Хотя с самой Анжеликой Драко, казалось, совершенно не ладил.

Жизнь вошла в совершенно привычное русло, я регулярно посещал собрания у Беллы, но более пока война не разрасталась. Ни та, в которой я принимал самое активное участие, ни та, в которую оказалась втянута прежде всего моя любимая женщина.

Война еще не кончилась, и даже когда все казалось мирным, это могло в любой момент закончиться. Спустя всего лишь неделю, порадовавшись, что Блаттон наконец-то поправилась, мы столкнулись с куда более серьезным заболеванием.

День перед этим казался совершенно мирным, обычным, ничем не примечательным. Что послужило толчком к тому, что случилось ночью, я не знаю. Возможно то, что произошло несколькими часами ранее… За ужином Кэт, придвинувшись поближе ко мне, посылала мне довольно кокетливые взгляды, когда Поттер, уткнувшийся в тарелку, этого не замечал. После ее песни, посвященной брату, они помирились. На следующий день были взаимные извинения, и теперь в семье Реддлов и Поттера царил мир и покой.

Но кокетливых взглядов, вызывавших у меня довольно недвусмысленную реакцию, которую, к счастью, мне удавалось не показывать, Кэт показалось мало. Шепот мне на ухо о том, что скоро ночь, и в то же время словно невзначай касание ладошкой моего бедра только усилили мою реакцию на это уже откровенно начавшееся соблазнение. Просторная мантия, естественно, скрывала возникшее напряжение, но чем более прозрачными становились ее намеки, тем труднее было не думать о том, на что она намекала. К концу ужина я уже поистине начинал ее желать. Соблазнительная улыбка перед ее уходом из Зала стала последней каплей в моем и без того уже возбужденном ее действиями сознании. Почти не заботясь о том, что ученики еще не спят, я довольно быстро догнал мисс Реддл. Кэтрин вскрикнула от неожиданности, оказавшись в моих объятиях со спины. Расстегнув верхнюю застежку ее мантии, я коснулся губами ее шеи, все еще не давай ей повернуться ко мне лицом. Ощущение тонкого, хрупкого девичьего тела в моих руках сводило с ума еще сильнее. То, что мы всего лишь в одном из коридоров, и хотя студенты поднимаются и спускаются в свои гостиные и спальни, нас, тем не менее, могут застать, стало совсем неважно.

– Сев, что ты делаешь? – сдавленно прошептала Кэт, пока я расстегивал ее мантию, наслаждаясь запахом ее волос. Такой родной запах мяты и шалфея ударил в ноздри, вызывая в душе прилив нежности и любви… В ней я обожал все, включая и этот самый запах.

– Нет, что ты делала за ужином, мне интереснее… - шепнул я, наконец повернув ее к себе. Глаза Кэт, хоть и удивленные, горели лукавым огоньком. Она, в наполовину расстегнутой мантии, с растрепавшимися волосами, была сейчас желаннее всех на свете.