– Тогда почему вы это допустили? Почему выбрали не его? Почему дали нам встречаться, до того, как я встретила Тома? Почему?! – маховик на шее мамы угрожающе засветился желтым. Эмоция, которую она испытывала, была близка к злости и раздражению. Насколько для мамы это вообще было возможно, конечно. Анна сурово взглянула на нее и щелкнула пальцами. Маховик тут же погас, утихнув, а мама вздрогнула.

– Ты забываешься, валькирия Розалина, - в холодном голосе Экалы послышались нотки угрозы. – Я не Оливия и не Гертруда. Со мной так лучше не разговаривать.

– Простите, королева времени, - мама почтительно поклонилась. – Мне совестно, что я дерзнула так себя вести.

– Так вот, дитя мое, - Анна кивнула маме, погладив ее по щеке. – Всем моим действиям всегда есть своя причина, но не всегда я имею право о ней рассказывать. Более того, не всегда я этого и хочу. Поверь мне, тому, как все вышло, есть причины, и в свое время, возможно, я их тебе назову. Но пока что, прости, я не могу этого сделать, - по мере того, как длился это разговор, во время которого Анна уверяла маму в том, что иначе было нельзя, у меня рождалось все более стойкое ощущение того, что маме изощренно и продуманно лгали. А все попытки возмутиться и потребовать каких бы то ни было логичных объяснений пресекались на корню. Я прекрасно понимала, чем закончилась вся эта история с Долоховым. И, как выяснилось по мере просмотренных мной воспоминаний, порой обрываемых Майклом на самом, как говорится, важном моменте, можно было попытаться что-то предпринять, чтобы такого не произошло. Я начала задумываться о том, знала ли Анна о маминой участи, о том, что однажды Долохов ее убьет. И, хотя ничего ни в ее речи, ни в разговорах мамы с Наставницей Оливией – та была тогда в обычной одежде или в обычной же белой мантии, не в мантии Великой Валькирии, ни в тех сценах, когда мама общалась с кем-то еще или читала всевозможные рукописи и книги, не говорило о том, что судьба мамы предрешена была заранее, я все больше с каждым упоминанием ее с Долоховым взаимоотношений ощущала, что как минимум Анна уже задолго до той ночи все это предвидела. И не попыталась ничего сделать…

Я узнала так же, что использование мною талисмана ифритов вполне может вызывать у меня дурные сны и более легкую внушаемость, что тому же Владу, от которого талисман меня не защищал – учитывались-то ифриты из Ордена, будет куда проще на меня повлиять. Например, в случае, если я сорвусь, ему не составило бы ни малейшего труда меня убить. Я бы сопротивляться вряд ли смогла – защищая от Димитра и его приспешников, эта штучка одновременно делала меня уязвимее для сторонников. А ведь среди них мог быть кто-то, кто мог оказаться предателем… Мне не хотелось даже думать о том, что будет, если это окажется правдой. Но без талисмана я бы свихнулась уже давно, потому выбора у меня не было.

Еще одна неприятная вещь, которую я усвоила из всего просмотренного в тот вечер, была вот какой: в случае, если что-то произошло бы с Диадемой, я могла так или иначе пострадать. В случае, когда бы я отдала приказ самоуничтожиться или что-то в этом роде, как я и хотела раньше, если бы мне удалось до нее добраться, это стоило бы мне жизни… Я почувствовала, как до крови впиваюсь ногтями в ладони… Меня никто не предупреждал об этом! Напротив, мне даже дали такой совет, что если по-другому утихомирить происходящее не получится, мне следует отдать Диадеме такой приказ. Приказ, который меня убьет… Наверное, выглядела я, когда осознала этот факт, поистине жутко, поскольку Гарри с ужасом на меня посмотрел, когда Майкл поспешно вытянул меня из очередного видения, а сам «кузен», усадив меня в кресло, попросил Герми сделать чай и заявил:

– На сегодня хватит. Осталось еще одно, но это завтра. Кэт, - он погладил меня по плечу. – Как ты? Ты так побледнела. Может, не стоило столько смотреть сразу? Тебе плохо? – я с трудом удерживала поднявшуюся от размышлений ярость в руках, но с каждой секундой это становилось все сложнее, и гнев грозил выплеснуться наружу. Взволнованность и заботливость насевших с опекой кузенов окончательно вывела меня из себя. Майкл с трудом удержался на ногах, когда я дала злости выход, чуть взмахнув рукой. Гарри, бывший меньше ростом и худее, отлетел к выходу из палатки.

– Все нормально, - процедила я, делая глубокие вдохи-выдохи, чтобы успокоиться. – Я привыкла к этому ощущению и уже почти его не замечала, - это было правдой. Меня куда больше на тот момент уже беспокоило другое. И внешние раздражители отошли на второй план.
– Я хочу досмотреть последнее воспоминание, - я взглянула на Майкла. Тот отрицательно покачал головой. – Это приказ, Майкл! – я никогда прежде не видела в его глазах такого странного выражения. Словно бы одновременно он пытался противиться приказанию, желал его исполнить и… Был глубоко оскорблен. Кулаки мужчины непроизвольно сжались, а на виске запульсировала вена.

– Откуда ты узнала? – посмотрел он на меня. – Откуда ты узнала, что я дал клятву?

– Догадалась, - я не сводила с него уже ставшего холодным и властным, судя по реакции троицы, взгляда. Гарри, что я отметила краем глаза, потирая ушибленный затылок, расширенными глазами смотрел на меня. Гермиона – со смесью ужаса и… уважения? Майкл – оскорбленно, но с готовностью исполнить мое повеление.

– Меня попросили принести клятву. Для ифрита по крови это почти как оскорбление, - нахмурился он. – Кто тебе сказал?

– Я догадалась, - это было практически так. Я наблюдала за всем происходящим, за тем, какие взгляды он бросал на меня, вытаскивая на середине очередного видения, поняла по той едва ощутимой связи между нами, что здорово напоминала мою связь с Владом. Связь, усиленную талисманом в заднем кармане моих джинс. – Никто не говорил…

– Слишком много информации и эмоций для одного дня, - Майкл строго и выразительно смотрел на меня. – Лучше завтра.

– Я хочу досмотреть. Это – приказ, - вздохнув, ифрит открыл страницу с часовенкой, попросил Гарри и Гермиону быть настороже, до моего дежурства оставалось еще часов пять, просмотр воспоминаний занял неожиданно много времени, да еще и сделанные дважды паузы на еду и небольшую передышку. Коснулся моей руки и вновь, в предпоследний раз, я испытала то странное ощущение, к которому начинала уже привыкать.