Еще несколько дней спустя я решился выйти. Моей целью стало наше с Кэтрин тайное убежище – я хотел написать ей письмо и оставить там – объяснить все хотя бы так. Но когда я добрался до домика Джеймса, она была там. На миг я обрадовался – объяснить все лично ведь лучше, чем написать письмо… Но я ошибся – объясниться не удалось.

– Кэтрин? – едва я открыл рот, как она тут же подскочила, вскинув голову и то ли злясь, то ли изображая злость. Сейчас это было почти одно и то же…

***

– Хорошо… Может, когда-нибудь ты сумеешь выслушать. Но прощай! – я вышел. Я еще слышал тихий стон сквозь слезы, шорохи, прислонившись спиной к двери домика, я простоял у двери не одну минуту, прежде чем сумел оторваться от внезапно ставших родными стен… Я уходил не просто отсюда, я уходил от нее, из ее жизни, по своей глупости, по своей вине.

Эта разлука была мучительнее всех предыдущих. Каждая новость об Ордене Феникса становилась для меня просто глотком свежего воздуха. Особенно новость о Кэт. Любая. О чем угодно, мне важно было даже просто знать, что она жива, что она в порядке, что с ней все хорошо… Это давало мне силы… Наверное, если бы не стало ее, я умер бы. Я и сам не заметил, как она стала нужна мне настолько, но теперь, после разрыва, я еще ярче осознавал, что ни разлюбить, ни забыть ее не смогу никогда. Валькирий любят до самого конца, и я – не исключение. Вот только я – не ее выбор. Она может встретить свой выбор и что тогда, я боялся и подумать.

Особенно этот страх усилился после одной беседы. В один из дней «выпивки», уже в начале июня, Антонин внезапно ввалился в мою комнату. Был первый час ночи, и я уже «спал», украдкой глядя на колдографию с Кэт. В тот вечер она была в моей мантии, а теперь это было единственное, что мне оставалось.

– Сев, не спишь? – я поморщился от запаха алкоголя, но порядком набравшийся Антонин плюхнулся на стул и протянул початую бутылку огневиски. – Давай поговорим?

– Ну давай поговорим… - я сел, убрав колдографию в рукав мантии. Он, конечно, был пьян, но мало ли…

– Как твое настроение? Ты что-то после смерти этого их… - он снова икнул. – Что-то грустишь, я вот помню свое первое убийство… - он приложился к бутылке, провожаемой моим тоскливо-презрительным взглядом. – Тогда это было мерзко, тупо и скучно, он умер мгновенно и жалко… - Долохов то ли хихикнул, то ли кашлянул… - Вот еще одно убийство было куда интереснее… - назидательно поднят вверх палец.

– Чем же? – теперь я буду слушать, как умирали его жертвы.

“Прекрасно! Поздравляю тебя, Северус, жалкий тупой упырь…”

– А ты каждый день убиваешь тех, кого любишь больше жизни? – хмыкнул Антонин.
– Нет, а я убил. Дааа, я убил ее вот этой вот палочкой, – он взмахнул своей палочкой, что вызвало сноп искр. – Я, конечно, не хотел, нет, я думал убить девчонку, и она была бы со мной. Но вместо этого убил ее саму… - я обмер, догадавшись, о ком идет речь… - Знаешь, каково это? – Долохов схватил меня за руку, пересев (точнее как-то переупав) на кровать.

– Каково что? – выдавил я из себя.

– Жить после этого… Роззи нет. Я есть. Ее нет, а я есть… А ее больше нет и не будет… - он снова приложился к бутылке.

– Погоди, ты любил Реддл? Розалину то есть… - я слегка потряс его. Долохов помотал головой.

– Нееет, не любил, а люблю! До сих пор, и не могу о ней забыть… И любил не то слово, его мало. Я дышал ей как воздухом… - это очень напомнило мне меня и Кэтрин. Неужели он впрямь любил мать моей любимой? Какая жалкая и глупая ирония судьбы, но ведь он и убил ее… Закрывшую собой дочку. Да, он и впрямь не хотел… - Я псих, да? – Долохов заглянул мне в глаза.
– Я знаю, я псих, и это ее вина. Она свела меня с ума… Ее уход к Реддлу, эта девка родилась, а она пыталась быть моим другом… Другом, когда я просто упивался ей. Не надо любить валькирий, это ужасно. Она становится твоим наркотиком, - он довольно сильно стиснул мою руку. – И если ты ее выбор – это еще хорошо, а если нет, – он неожиданно посерьезнел, - то это ад на всю жизнь. Она потом уйдет к выбору, а ты ее забыть не сможешь… Ни-ког-да… - именно то, чего я и боюсь, что Кэтрин встретит свой выбор.

– Но ты ее и убил, и убив девочку, ты не заставил бы ее стать твоей. Не дочь была ее выбором…

– А я тогда не думал, мне было плевать. А когда выпустился, хотел убить девку Реддл за Роуз… И ты не поверишь. – Его голос внезапно понизился. – Я не могу. Наставляю палочку, открываю рот – и не могу сказать два каких-то слова. – Каких-то слова… Нет, до такого я, к счастью, не опустился и не опущусь… Альбус был единственной моей жертвой… - Она так похожа на молодую Роззи, и характер даже. Хотя эта нервная, а Роуз была ангелом. Моим. Реддл отнял ее у меня… - Долохов поднял на меня очень странно серьезный для пьяного взгляд. – Валькирии – это мерзко. Сама себе не принадлежишь даже в любви. Они делают за тебя выбор. И на тех, кто тебя любит и кого ты любишь, им плевать. Это мерзко… - он поднялся. – А ты не грусти, это только начало. Дальше будет веселее. Но мне пора, – он снова сделал глоток.
– Спокойной ночи, грустный друг… - он удалился, оставив за собой только шлейф запаха виски. Я открыл окно.

“Оказывается, Долохов любил Розалину. Так вот чем объясняется его отношение к малышке. Кэт бы, наверное, ужаснулась, узнай она об этом. Моя Кэт…”

Она очень любила, когда я так называл ее, когда говорил, что она моя и только… Может потому, что она понимала, что это может измениться? Я не выбор, она просто любила меня, а если встретит выбор – это конец… В памяти всплыло что-то о том, что нам это не грозит, но после всего случившегося в последнее время я уже ни в чем не был уверен.

А скоро меня ждала новость еще более ужасная. Этой новостью оказалась грядущая свадьба бывшего заключенного Азкабана, а ныне мракоборца, Сириуса Блэка и дочери заместителя министра магии, студентки Денбриджа, стажера-мракоборца Кэтрин Розалины Реддл. Об этом писали даже в «Пророке», эта свадьба стала настоящей шумихой. Но я узнал о ней еще до выхода номера газеты. На собрании Пожирателей, когда Долохов представил нам «новенькую», рекрутированную им же за несколько дней до того. Я поднял на ведьму глаза из чистого любопытства и опешил – моему взору предстала моя бывшая временная студентка–шестикурсница, а кроме того она же – студентка университета магии Денбридж. Волосы Блаттон были по обыкновению уложены самым странным и непонятным образом, какой только возможно было бы представить – они торчали во все стороны, местами коротко, местами доходили до середины спины. Кольца на пальцах, вызывающего покроя мантия, амулеты и талисманы. Анжелика и сейчас была самой собой – по-темному вызывающей колдуньей. Но меня шокировало другое – то, что она вообще здесь находилась. Я работал с ней год и за это время я успел понять, что Блаттон вообще не характерно быть злой, несмотря на всю ее внешность. Пожалуй, единственным, кто страдал от ее проделок, был Драко. В апреле он несколько раз намекал на то, что Блаттон его преследует и мучает – разумеется, никого больше она не трогала, свидетелей не нашлось и я списал все на воображение Драко…