На днях учинил кровавую расправу прямо на княжьем суде киевский боярин Яловат, зарубивший топором торгаша Бокшу за то, что тот средь бела дня на улице сорвал платок с головы жены Яловата, когда та отвергла наглые домогательства. Брат и сын Бокши поклялись в кровавой мести изничтожить самого боярина и все его мужское потомство.

Вот чем была занята голова Изяслава, когда вдруг к нему пожаловали венгерские послы. И теперь, после переговоров с ними, Изяслав думал о том же, сидя над сводом законов Ярослава Мудрого. И помогал ему в этом деле вездесущий воевода Коснячко.

–  Узаконил отец мой кровную месть в Русской Правде, подражая варяжским судебным уставам, а мы ноне расхлебывай его недомыслие, - ворчал Изяслав.
– Что с того, что от предков наших обычай этот идет? Предки наши и невест умыкали, и идолам молились! Лик времен текучих и нравы людей меняет, я так мыслю. Не пристало нам, коней сменив, на старых санях ездить.

–  Верно мыслишь, княже, - добавил Коснячко.
– Отец твой в советниках имел варягов да новгородцев, вот и получился у него первый блин комом.

–  Кровь за кровь - это обычай дедовский языческий, проще говоря, - сказал Изяслав.
– В нонешнее времена русичам надлежит жить по-христиански, ибо…

Изяслав недоговорил.

В дверях светлицы показалась Гертруда в длинных небесно-голубых одеждах и белой накидке на голове. Подведенные сурьмой брови и нарумяненные щеки очень молодили тридцатидевятилетнюю княгиню.

–  Здрав будь, свет мой ясный, - с легким поклоном поприветствовала Гертруда мужа.

Коснячко удостоился лишь небрежного кивка. Несмотря на это, воевода вскочил из-за стола и отвесил поклон Гертруде, которую побаивался за ее мстительный нрав.

–  И тебе доброго здравия, пресветлая княгиня!
– произнес Коснячко и поклонился еще раз, но уже не столь низко.

–  Ну будет ломаться, воевода. Сядь!
– недовольно проговорил Изяслав и глянул на жену.
– Зачем пожаловала, княгиня?

–  Истинно ли, свет мой, что отпускаешь ты Ланку в Венгрию вместе с послами короля Шаламона?
– спросила Гертруда, приблизившись к столу, за которым сидели князь и воевода.

–  Истинней и быть не может, - надменно ответил Изяслав, - сегодня же Ланка отправится в путь. Скатертью дорога!

–  Но почто отпускаешь ее одну, без детей, иль сердца у тебя нет, Изяслав?

–  Доколе ты будешь встревать в дела мои, княгиня?
– повысил голос Изяслав.
– Я над решениями своими господин, а сердечными делами мне заниматься недосуг. Сказано без детей, значит, так тому и быть!

Тон Изяслава вывел Гертруду из себя.

–  Если сердцем тебе размыслить недосуг, то ты хоть умом своим пораскинь, свет мой. Ты от одного Ростислава насилу избавился, а тут сразу трое Ростиславичей взрастут тебе на погибель. Придет срок, каждый из них княжеский стол себе требовать начнет. Не с кого-нибудь - с тебя!
– Гертруда гневно ткнула пальцем в мужа.
– Иль мало тебе племянников, оставшихся на твое попечение после смерти братьев твоих Игоря и Вячеслава! Им ведь тоже уделы дать придется, если, конечно, раньше не дать им яду.

–  Что ты мелешь, безбожница!
– вскричал Изяслав.
– Какого еще яду?! Убирайся!

–  У тебя у самого три взрослых сына, - упрямо продолжала Гертруда, - не о себе, так о них хотя бы подумай. Не братьями вырастут для сыновей наших Борис Всеславович,

Давыд Игоревич и Ростиславичи, но злейшими врагами. Разденут, растащат они всю Русь себе на уделы!

–  Замолчи, женщина!
– Изяслав угрожающе поднялся из-за стола.
– Хоть и не люб был мне Ростислав, детей его я от себя не отрину, ибо с рожденья они обрели веру православную и как князья будущие укрепят древо Ярославичей. А уделов Руси всем князьям хватит.

–  Скажи хоть, боярин, князю своему, что хлебнет он лиха с племянниками своими, - обратилась Гертруда к Коснячко, - обернется его нынешнее глупое благородство потоками крови в недалеком будущем.

Коснячко захлопал глазами, не зная, что сказать. Перечить князю он не смел, а противиться воле княгини боялся. Да и не обращалась Гертруда к нему за помощью до сего случая ни разу.

Выручил воеводу Изяслав, который выставил-таки жен за дверь.

–  У братьев моих жены как жены, а моя как ворона все крови ждет!
– посетовал Изяслав наедине с Коснячко.
– Твоя-то женка, говорят, тоже норовистая. Так, воевода?

–  У-у, княже, палец в рот не клади!
– усмехнулся Коснячко.

Изяслав засмеялся и похлопал Коснячко по плечу: приятно сознавать не на себе одном Божье наказание, а иначе злонравие своей жены Изяслав и назвать не мог.

Гертруда отплатила мужу той же ночью, не впустив к себе в спальню. Тогда Изяслав велел дружинникам седлать коней и по ночной дороге поскакал в Вышгород.

«Глупая гусыня тщится досадить мне и сама не ведает, что для меня ее ласки хуже потных дней, - думал Изяслав, усмехаясь.
– Иль не найду я телесной утехи с той, что и помоложе, и побелее…»