Ода ехала рядом со Святославом на белой лошади. На княгине был муаровый [105] широкий плащ, расшитый золотыми узорами, на голове легкая белая накидка с золотой диадемой. Переливающиеся на солнце височные колты и края трепещущей на ветру накидки придавали лицу молодой женщины необыкновенное очарование. Мужчины заглядывались на Оду, пробуждая в душе Олега, ехавшего следом за мачехой, невольную ревность.

Белокаменный княжеский дворец идущими по периметру колоннами, полуарками и нишами, в которых стояли гигантские мраморные вазы с цветами, напоминал византийскую базилику. Олег и Давыд, давно здесь не бывшие, с восхищением разглядывали величественное здание с длинным рядом окон во втором ярусе, восьмиугольную дворцовую башню, на которой развевался княжеский стяг.

Святослав и его свита с удивлением взирали на пестрые половецкие шатры, разбитые в тени дубовой рощи. За рощей на другом берегу струящегося в низинке ручья прямо у стены монастыря, сложенной из серых глыб известняка, паслись гурты овец. Половецкие кафтаны мелькали среди деревьев; пахло дымом, подымающимся над верхом шатров. На площади перед входом во дворец все коновязи были заняты степными лошадьми, тут же стояли верблюды, равнодушно поглядывая по сторонам и медленно двигая челюстями. Всюду сновали половецкие воины, звучала чужая гортанная речь.

–  Послал Бог родственничков!
– ворчал Святослав, слезая с коня.

–  Гнал бы ты в шею, брат, всю эту орду, - напрямик заявил он вышедшему навстречу Всеволоду.
– Гляди, загадят они тебе все кругом скотским пометом!

Всеволод только улыбнулся и обнял брата.

–  Ну, давай, показывай свою степную красавицу, - молвил Святослав, ступив под дворцовые своды.
– Ода все уши мне пропела о дивных очах твоей половчанки.

–  Экий ты скорый, брат!
– отшутился Всеволод.
– Не оседлал, а поехал. Всему свое время.

–  По лицу вижу, что приглянулась тебе басурманка, - погрозил пальцем Святослав.
– Меня, брат, не проведешь!

–  Не басурманка она более, - мягко возразил Всеволод, - сам митрополит Георгий крестил мою суженую.

–  Митрополит окрестил тело язычницы, но проникла ли та святая вода ей в душу - неведомо, - со значением промолвил Святослав.

–  И во всем-то ты скрытый смысл отыскать норовишь, брат, - покачал головой Всеволод.

–  Дразнит он тебя, - вставила Ода, - а не смысл отыскивает.

Всеволод отвел покои брату и его супруге на восточной стороне дворца, зная, что Оде нравится по утрам глядеть сверху на просыпающийся город. Сыновей Святослава Всеволод разместил в одной большой комнате - принадлежавшей когда-то его сыну Владимиру, ныне княжившему в Ростове.

Княгиня Анна вышла к гостям перед обедом.

Видимо, выполняя наставления мужа, она с поклоном приблизилась сначала к Святославу, поздоровавшись, коверкая русские слова, и обменялась с ним поцелуем. Ода с ободряющей улыбкой смотрела на красавицу Анну и тоже расцеловалась с нею. Сыновья Святослава были немного смущены всей этой церемонностью и поклонами. Переяславской княгине было восемнадцать лет. Младший из Святославичей Ярослав был моложе ее всего на четыре года, а Давыд был взрослее Анны на три года.

Половчанка была высока и стройна, имела широкие бедра, красивую осанку и удивительно пышные волнистые волосы, черные как вороново крыло. Она не заплела их по русскому обычаю в косу, а оставила распущенными по плечам, отдавая дань обычаю своего народа. На голове у нее красовалась маленькая островерхая шапочка, украшенная по краю жемчугом. К шапочке была прикреплена прозрачная кисея, охватывающая голову сзади полукругом от виска до виска. Кисейная накидка была коротка, поэтому концы вьющихся, словно змеи, длинных пушистых локонов свешивались из-под нее на спину и ниже.

У княгини Анны были большие чуть продолговатые глаза, не то серые, не то светло-карие. Эти глаза как бы одухотворяли ее смуглое лицо с тонким носом и слегка заостренным подбородком. Длинные темные брови, надломленные как раз посередине, придавая девичьему лицу таинственную красоту.

Ресницы затеняли взор своей густой чернотой, они красиво трепетали, томно прикрывали глаза, гася в них то любопытный огонек, то внезапное смущение. Создавалось впечатление, что ресницы живут своей обособленной жизнью и выражение девичьего лица и глаз зависит только от них.

Плохо владея русским, Анна за обедом больше молчала, за нее говорил Всеволод, далеко продвинувшийся в изучении половецкого языка.

И Всеволод, и его молодая жена были крайне удивлены тем, как свободно разговаривает на половецком наречии Святослав. На вопрос брата, где он выучился так хорошо языку степняков, Святослав с ухмылкой ответил, покосившись на Оду:

–  Сказал бы словечко да волк недалечко.

Вечером, укладываясь спать на роскошной кровати под розовым балдахином с длинными кистями, Святослав высказал Оде свое мнение о новой родственнице: