Шрифт:
Изяслав наградил Эмнильду пощечиной и вырвал из ее рук покрывало, которым она пыталась прикрыть свою наготу.
– Сознавайся, грешница, с кем блудила?
– наступал на Эмнильду Изяслав.
Эмнильда зарыдала в голос.
При виде потоков слез Изяслав обрел уверенность, что его догадка верна, а значит, надо еще немного надавить, чтобы гнусная притворщица выложила все начистоту.
– Говори же. Ну!.. Говори!
– надрывался Изяслав.
– Сознавайся, гадина! Кто он?
Эмнильда глядела на Изяслава глазами, полными слез, и молча трясла головой. За целый час она произнесла всего одну фразу: «Оставь меня, княже. Мне плохо!»
Она и впрямь чувствовала себя ужасно: голова разламывалась от криков Изяслава, усилилась боль в груди, мутило.
Потеряв терпение, Изяслав схватил Эмнильду за волосы и швырнул на пол. Но и лежа на полу, закрывая лицо от ударов, женщина только громко стонала. Наконец она потеряла сознание.
Изяслав сбегал за Лазутой, которая привела княгиню в чувство.
– Госпожу надо уложить в постель, - сердито глянув на Изяслава, промолвила служанка.
– Сначала пусть скажет, кто ее обрюхатил!
– рявкнул Изяслав.
У Эмнильды пошла носом кровь. Лазута хотела приподнять ее, чтобы усадить на скамью, но княгиня вдруг дико закричала, схватившись руками за живот; у нее начались схватки.
Изяслав посчитал это притворством.
– Ори громче, греховодница! Никто тебе не поможет.
Эмнильда корчилась на полу, кусая губы и исходя протяжными стонами, у нее между ног набежала целая лужа крови. Лазута умоляла князя помочь ей уложить роженицу на кровать.
Изяслав, увидев кровь, побледнел, в его глазах появился испуг.
Князь и служанка перенесли стонущую Эмнильду на широкую постель, затем Лазута вытолкала Изяслава за дверь.
Сидя в одиночестве, не отрывая взора от горевшей перед ним на столе свечи, Изяслав с замирающим сердцем прислушивался к крикам. К беготне служанок у себя над головой - женские покои находились на втором ярусе терема. На лбу у князя холодными каплями выступил пот. Он вздрагивал всякий раз, когда усиливались крики роженицы, сжимал виски пальцами, если вдруг следовала долгая томительная пауза безмолвия. Крики заставляли сердце Изяслава биться в тревоге, тишина давила. В сильном мужчине вдруг поселилась робкая душа ребенка.
Эмнильда скончалась в полночь, разродившись недоношенным плодом.
Княгиня Анна
Ода, погостив у Всеволода две недели, вернулась домой, полная самых приятных впечатлений. Юная жена Всеволода, черноволосая дочь степей с таинственным взглядом глаз-миндалин, покорила ее своим умением достойно держаться в незнакомой обстановке, каким был дворец ее мужа. Как, наверно, непривычно было ей первые дни в этих залах после тесного войлочного шатра в степном становище.
Не зная ни слова по-русски, половчанка была вынуждена общаться через толмача и с мужем, и с русской прислугой, и с женами бояр, которые набежали поглазеть на дочь хана. После крещения она получила христианское имя Анна.
Вот почему Оду покоробила злая ирония Святослава, спросившего ее: «Ну, как там выглядит степное чудо?»
Ода без колебаний встала на защиту половчанки, выставив ее как можно в более приглядном свете: и умная, и красивая, и скромная. В конце добавила, что русские одежды ей к лицу.
– Дочки Всеволода ладят с мачехой?
– спросил Святослав.
– Не ладят, - честно призналась Ода, - они вообще не видятся с ней.
На пасхальные торжества Святослав со всей семьей отправился в Переяславль.
В столицу Всеволода кавалькада черниговского князя въезжала в Вербное воскресенье [104] . На сторожевой башне ударил колокол, возвещавший о прибытии долгожданных гостей, ему откликнулся другой на дворцовой башне.
Тесный детинец Переяславля был плотно застроен деревянными церквями и хоромами бояр. Куда ни глянь, всюду над редкими купами деревьев, над частоколами и голубятнями возвышались угловатые двухярусные домины с маленькими оконцами, крыши теснились одна к другой.
[104] Вербное воскресенье - Вход Господень в Иерусалим, один из двунадесятых праздников в русском православии. Отмечается в последнее воскресенье перед Пасхой.
Над всем этим, справа и слева, реяли православные кресты на тесовых, будто чешуйчатых, куполах церквей. В небесной синеве над колокольнями и кронами высоких тополей, хлопая крыльями, проносились стаи белых и сизых голубей.
Ощущение праздника царило на узких улицах, заполненных нарядно одетыми людьми. Женщины и дети махали пучками цветущей вербы, девушки протягивали пушистые веточки дружинникам Святослава либо засовывали их под уздечки коней. Мужчины степенно снимали шапки, приветствуя черниговского князя.