– Точно! Бабушка. Но это давно было. Лет шестьдесят назад - когда они получили независимость от Нидерландов.

Углубляться в историю не стал. Общеизвестный факт. В пятидесятых годах многие индонезийцы покинули родину вместе с бывшими колонизаторами - опасались репрессий новых властей. Они работали на административных должностях, хорошо владели языком, потому Нидерланды сделали в сторону своих бывших сотрудников широкий жест, сказали: кто желает, может приехать. Вот они и приехали.

– Бабушка здесь потом вышла за дедушку Ари. Их дети, четверо человек в том числе мой отец, заключили браки с коренными.

– Я так и подумала.

– Как догадалась?

– У тебя в чертах есть что-то азиатское. Разрез глаз, что ли... Правда, рост - чисто голландский. Сто девяносто, ты говорил? Индонезийцы такими не вырастают.

– Да, я взял от предков с обеих сторон все самое лучшее, - с улыбкой сказал Джим. При случае похвалить себя никогде не помешает.

– Ты ездил на родину бабушки?

– Несколько раз. Там с моим ростом всегда смешно получается. Когда сижу - индонезийцы за своего принимают. Встаю - они в изумлении. Они мне по локоть. Смотрят - не верят, что такие высокие люди бывают. Я среди них как Гулливер среди лилипутов.
– Почему-то захотелось добавить: когда с тобой туда поедем, будем два Гулливера... Еле сдержался. Глупая мысль. Вернее - преждевременная.

Надел перчатки, отправился к другому столу.

– Приготовься, сейчас начну колоть иголками.

– Больно?

– Что сказать... Перефразирую известную поговорку: хочешь быть здоровым - иногда нужно терпеть боль. Ты немножко запустила спину.

– Насколько запустила?

– У физиотерапевтов в ходу такое правило: время лечения в три раза длиннее, чем время боли. То есть, если болит неделю, требуется три недели, чтобы вылечить. Но не расстраивайся. Верну тебя в норму, но придется потерпеть. Иголок бояться не стоит. Я заметил, у тебя высокая болевая граница. Значит, выдержишь без труда. Ощущение - примерно как слабый удар током. У тебя жалобы сильнее с левой стороны, если я правильно помню?

– Да.

Перебирая пальцами по мышцам спины, он нашел узел, вкрутил иглу.

– Ну как?

– Ничего не почувствовала.

– А сейчас?
– подвигал иголкой.

– Сейчас - да. Тупая боль. Непротивная. Вполне переносимая.

– У тебя мышцы твердые. Слишком зажаты. Их надо распустить.

Лежа вниз лицом, Таня смотрела в отверстие кушетки - на конструкцию ее ножек. Услышав про иголки, напряглась, ожидая уколов. Напрасно. Доктор действовал осторожно, будто в руках его - редчайшая бабочка Урания, международно признанная самой красивой. Он хотел добавить ее в свою коллекцию, но пронзить столь искусно, чтобы она осталась жива.

Пациентка расслабилась.

– У тебя хорошо получается. Интересно, на ком тренировался во время учебы? Знаю, что хирурги практикуются со скальпелями на дынях, а физиотерапевты?

– Друг на друге.
– Опять общий смех.
– Нет, правда. Когда учился приемам акупунктуры, ходил с исколотой спиной. Сначала коллеги на мне тренировались, потом я на них отыгрывался. Вот так опыт приобретали. А иначе нельзя. Чувствительные точки надо уметь быстро находить.

Помолчал. Понадеялся - пациентка в ответ расскажет что-нибудь о себе. О веселом времени учебы, о друзьях, о семейном положении заикнется - что его давно и навязчиво интересовало. Но нет. Опять не проговорилась. Ладно, отложим выяснение до удобного случая.

В тот день Джим едва дождался конца рабочей смены. Более чем когда-либо в пятницу хотелось ему отвлечься от недомоганий пациентов, которые каждые полчаса заходили в кабинет и принимались за жалобы. Слушал их рассеянно, процедуры проводил на автопилоте. В семь часов торопливо попрощался с коллегами: сухощавой от ежедневных тренировок Ингрид и налысо побритым Рутгером. Пожелав "приятно провести уик-энд", первым покинул практику.

После кондиционерной прохлады "Физиуса" показалось - на улице духота. Но лишь на пару мгновений. Акклиматизация к комфортной уличной атмосфере прошла ускоренно и успешно. Чему поспособствовал слабый ветерок, прикоснувшийся к коже нежно, ненавязчиво, шепотом пообещав не делать резких движений.

На улице, которая на этом участке сужалась и превращалась в одностороннюю - ни души. Ни человеческой, ни автомобильной, ни велосипедной. У обочины плотный ряд машин, терпеливо поджидающих хозяев. Джим остановился посреди плиточного тротуара. Показалось - он находится внутри картины художника-реалиста, который любит писать свет в разных оттенках.