Ответом мне служит тишина.

— Вот именно! — разгорячёно продолжила я. — Всё движется с ужасной скоростью, всё несётся к трагической развязке. Мне нужно предотвратить это, раз Стефан сам не может и не видит.

— Миссис Сальваторе, вы точно хотите этого?

— Расскажи мне, каким образом Стефан хотел засадить Себастьяна на ещё один срок. Пожалуйста, Эрик.

— Чёрт, я не должен говорить это по телефону, хоть линия и защищена, — чертыхнулся он, а я лишь молю, чтобы Эрик рассказал мне больше. — Уорнер помогал мистеру Сальваторе всё устроить, но и он оказался ненадёжным. Слил информацию Алисии — той самой, которую тоже недавно убили. А информация — это имя человека. Не спрашивайте даже, имя я не знаю сам. Если Себастьян Верлак узнает имя, тогда все планы мистера Сальваторе рухнут. Имя человека — это имя подставного лица, смерть которого должны были повесить на мистера Верлака. Ходят слухи, что люди Себастьяна, вернее, два каких-то слишком преданных ему охранника, уже обыскивали квартиру Алисии, но никаких это результатов не дало. Скорее всего, Алисию тогда похищали, чтобы узнать это самое имя. Видимо, она им его так и не сказала, раз они пошли искать дальше. Мистер Сальваторе без понятия, где Алисия хранит информацию об этом, но она определённо её где-то оставила, хитрая лисица была. Пока мистер Сальваторе спокоен, ведь информацию Алисия спрятала надёжно. И никому уже не разболтает, к его же счастью.

Я усмехнулась. Всё же придётся переговорить с Себастьяном ещё раз.

— Спасибо, Эрик. Правда, спасибо за всё. Ты замечательный человек, — искренне поблагодарила я его.

— Нет, миссис Сальваторе. Я — ужасный подчинённый, предал мистера Сальваторе. В оправдание мне — я вижу, что ему угрожает опасность, и волнуюсь, а он этого словно и не понимает.

— Он поступает очень глупо. Зато у него есть люди, которые его любят и заботятся о нём. Спасибо, Эрик, что переживаешь за него.

— Вы всё ещё любите его, да? Хотя нет, это глупый вопрос с моей стороны. Он вас очень любит. Я с ним плотно работаю, вижу его чаще, чем остальные сотрудники. И судя по всему, что случалось, что он говорил, что происходит сейчас, я склоняюсь к мысли, что он вас любит.

— Я делаю всё это ради него, — отчаянно произнесла я. — Но знаешь, что? Думаю, когда он узнает об этом, он меня возненавидит. Даже сильнее, чем ненавидит сейчас.

***

Когда лифт приходит на нужный этаж, я неспешно выхожу и осматриваю, куда прибыла.

Надеюсь, это правильный адрес. Себастьян не давал мне точных координат, а просто сказал: «детка, может быть, в квартире Алисии». Как я ему ещё его голову не отвинтила за «детку», не знаю даже. Однако сейчас мне совсем не до отвлечения на глупости, когда речь идёт о большем. Намного большем.

Поглядываю на дверь и на жёлтые ленты, которые аккуратно преграждают мне путь. «Опечатано». Точно, Алисию же недавно убили. Перевожу дыхание. Хорошая новость — Алисии в квартире уж точно не будет, плохая — это уже второе убийство за такой короткий промежуток времени, и мне это абсолютно не по душе. Надеюсь, они не оставят моих детей сиротами?

Ладно, я слишком много думаю. Стефан бы сейчас просто сорвал ленты, пнул дверь ногой и спокойно вошёл внутрь, не оглядываясь. В общем, как босс. Себастьян бы сначала презрительно посмотрел на меня, осуждая за раздумья и трусость, а потом проверил — не открыта ли дверь.

М-да, Елена.

Сразу же проверяю, и дверь оказывается открыта. Чудеса, да и только. Мне определённо везёт.

Но если я так долго буду думать каждый раз, то далеко не уеду. Пытаюсь осторожно избавиться от жёлтых нагромождений, что не слишком удачно, однако я проскальзываю внутрь. Попав в прихожую, я достаю перчатки, уже пожалев, что открыла дверь и оставила отпечатки пальцев. В свете последних событий страшновато как-то становится за всё, что ты делаешь. Тем более что сейчас так просто упечь за решётку. Себастьян тогда меня чуть не посадил… и за что?! Да просто так. Или он блефовал. Тоже вариант. Однако Себастьяна ведь самого посадили позже. И в этом виновен кто? Тут я в очередной раз задумалась. Десять лет назад меня очень и очень интересовал этот вопрос, поскольку мы со Стефаном были просто в заднице, проще говоря. Себастьян распустил руки, что мешало ему повторить это ещё раз. Стефан не смог бы защищать меня вечно. От этой мысли становилось чересчур гадко на душе. Вдобавок, я уже столько пережила тогда, что просто боялась за ребёнка. Мои сильные переживания, как я знала, вредно сказывались. Стефан своим видом тоже не выказывал миллиард оптимистичных перспектив. Мы были бедны, с грошами, я беременна. Стефан только начинал работать.

А ещё был Себастьян. Мой главный мучитель, с деньгами и связями. Тот самый, который мог избавиться от Стефана без проблем и насильно вернуть меня. Я хоть сколько угодно удивляюсь, зачем ему я, именно я, но, постоянно раздумывая на эту тему, не прихожу к рациональному ответу. Должно быть, он просто больной.

И да, именно поэтому я пытаюсь спасти сумасшедшего. Вздох-выдох.

Я делаю это из-за Стефана, а не Себастьяна.

Так вот, неожиданно все наши проблемы решаются. Как только одна фигура на шахматной доске убирается — Себастьяна сажают. Хотя почему я вру — две фигуры. Леди Сальваторе уходит из жизни. В итоге — я свободна, а у Стефана есть деньги от бабушки, которые потом он слишком удачно вкладывает.

А за что, собственно, посадили Себастьяна? И кто? Леди Сальваторе?

Наверное, я ещё долго буду думать над этим.

Или… Селеста.

Себастьян просто уверен, что она жива, хотя все эти десять лет о ней просто тишина (за исключением последнего случая). Может быть, она и жива?

Кто тогда сейчас играется так жёстко? Себастьян? Я не верю. То письмо определённо было от неё… Конечно, возможно, что это он, прикрываясь матерью, творит это всё, но я не верю.

И не потому что уверовала в то, что он чудесным образом изменился. Ни капли.

Я слышала чудесные истории о том, как люди выходят из тюрьмы другими. И это правдивые истории. Они ударяются в религии, осознают, что Бог есть, ищут искупления своих грехов. Они обретают союзников и единомышленников, пока находятся в тюремном заключении, держат молитвенники рядом.

Но это же Себастьян. Поэтому ни о каком покаявшемся грешнике не может идти и речи. Даже если он представляется мне другим, он всё тот же.